Дмитрий Ломоносов - Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946
Невольно вспомнились подмосковные бывшие сельскохозяйственные угодья, на всем 100-километровом нашем обычном пути на дачу вдоль Дмитровского шоссе, полностью заброшенные и зарастающие бурьяном и кустарником. Неужели у нас некому работать на земле или этот труд невыгоден? Чем объяснить тогда, что в магазинах Москвы продается картошка, привезенная из Азербайджана, Франции и Израиля? Неужели это дешевле, чем вырастить ее на этих когда-то плодородных, а теперь заброшенных полях?
Одолеваемый мыслями о заслуживающей лучшей доли России, незаметно приехал в гостиницу, где мы разместились в зарезервированном для нас номере типа «апартаменты».
По-летнему тепло, во дворе — цветущая магнолия и распускающиеся каштаны.
Первым делом прошел в сопровождении сына на рядом находящийся вокзал к тому «фатальному» месту, где весной 1945 года меня, полуживого, выволокли из вагона.
Следующий день оказался свободным от официальных встреч, и по предложению Клауса Воланда — руководителя мемориального и информационного центра лагеря (Dokumentations und Gedenkstatte Sandbostel e.V.) — мы отправились в старинный город Штаде неподалеку от Бремерверде.
Вечером к нам в номер явился представительный господин, отрекомендовавшийся Кукиным — секретарем посольства России в Берлине. Стало легче на душе: все-таки на этот раз Россия будет здесь официально участвовать на достойном уровне.
29-го поехали в Зандбостель.
За прошедший год здесь произошли заметные перемены.
Здание бывшей лагерной кухни капитально отремонтировано и превращено в конференц-зал, оборудованный кино- и аудиоаппаратурой. На одной из стен размещены копии 3 тысяч карточек военнопленных.
Построено одноэтажное здание для музея, в котором — макеты лагеря и экспонаты (сохранившиеся предметы быта узников и многочисленные фотографии и рисунки). В одной из комнат меня ждали учащиеся гимназии из Штаде 16–18-летние юноши и девушки, с большим вниманием и интересом расспрашивавшие о пережитом.
После осмотра центральной части бывшего лагеря все участники отправились на мемориальное кладбище. Здесь священник Гамбургского православного храма Святого Иоанна Кронштадтского отец Саракапут в сопровождении церковного хора провел поминальный молебен.
Советник российского посольства, консулы Украины и Сербии возложили венки к подножию памятника. Постоял я у него, думая, что это уже последний мой приезд в это скорбное место.
После этого ритуала все вернулись в центр лагеря, где в той же бывшей кухне был показан короткий, но весьма эмоциональный фильм, созданный учащимися гимназии, начинавшийся первым четверостишием русского текста стихотворения К. Симонова «Жди меня», продолженного далее по-немецки.
Бывшие узники лагеря и почетные гости были усажены в первом ряду зала. Рядом со мной — г. Кукин, представитель российского посольства в Берлине.
Бургомистр Зандбостеля открыл торжественное собрание и предоставил слово мне.
После меня выступил г. Кукин. Он говорил по-немецки, и я уловил из его речи лишь то, что российские власти благодарны Германии за заботы о сохранении памяти погибших советских солдат.
Марат Шпилев — кавалерист, журналист
Я познакомился с ним в 1981 году в Армавире на очередном слете ветеранов 2-го гвардейского кавалерийского корпуса. В годы войны мы с ним не встречались: он был в 16-м кавалерийском полку нашей 4-й дивизии, связистом батареи 82-мм минометов-«самоваров», как их называли в шутку.
Невысокого роста, худощавый, казалось, болезненного вида, но очень подвижный, он был заметен среди собравшихся казаков тем, что оказывался со своими двумя фотоаппаратами там, где были наиболее интересные встречи. Обращали на себя внимание его большой вдумчивый лоб и пронзительные глаза. Но когда он начал читать свои стихи, стало ясно, что это — человек незаурядный.
Нижеприведенное стихотворение привлекло мое внимание еще и тем, что в нем рассказывалось о событиях 13 января 1944 года на берегу Припяти, сыгравших роковую роль в моей военной биографии. Здесь у деревень Беседки (произносится с ударением на первом слоге) и Михновичи 16-й кавалерийский полк, так же как и наш 11-й, потерял большую часть своих бойцов.
В дальнейшем до последних дней его жизни мы уже не теряли связи: у нас оказалось одинаковым восприятие событий Великой Отечественной войны.
Он был человеком разносторонних талантов: его литературные произведения публиковались в местной печати Энгельса и Саратова. Он писал музыку к своим стихам и с большим чувством исполнял свои песни. Он отлично рисовал и сам иллюстрировал свои повести и рассказы. В школе № 618 подмосковного Зеленограда в Музее боевой славы 4-й гвардейской Мозырской кавалерийской дивизии хранятся две картины, множество фотографий и документов, им подаренных.
Недавно в Саратове вышла книга с подборкой его рассказов, стихов и песен. Два из его рассказов привожу ниже: в одном из них повествуется о неизвестном событии на острове Рюген, где через месяц после полной капитуляции недобитые фашистские вояки предприняли попытку реванша, в другом — о женщине героической и трагической судьбы, до войны — балерине, во время войны — санинструкторе 12-го кавалерийского полка 3-й гвардейской кавалерийской дивизии Маше Самолетовой.
Где-то в Полесье (песня-быль)Где-то в Полесье над синей водой
Шепчутся ивы с волною.
Вновь я пришел на свиданье с тобой,
Край, опаленный войною.
Где-то в Полесье, над Припять-рекой
Пункт небольшой населенный,
Право, не знаю, когда и за что
Беседками нареченный.
Беседки, Беседки — сосны да ель,
Нивы от края до края,
Беседки, беседки — память друзей,
Юность моя боевая.
Ночью январской так память крепка —
Будто вчера это было:
Здесь два казачьих гвардейских полка (11-й и 16-й)
Немцам ударили с тыла.
Так было нужно, так требовал долг,
Личный приказ командарма…
Сделали все, кто что мог и не мог,
Но не отдали плацдарма.
Беседки, Беседки — грохот окрест,
Пламя от края до края.
Беседки, Беседки — маленький Брест —
Родины слава большая.
Помните, матери, всех, кто здесь пал,
Знайте же, дети и вдовы:
Каждый здесь дорого жизнь отдавал,
Долг исполняя суровый.
Белая Русь, там, где был этот ад,
Снова хлеба колосятся;
Много их было — хороших ребят —
Вышло из боя… шестнадцать.
Беседки, Беседки — холм над рекой,
Тонет в сирени ограда,
В гильзе снарядной — букет полевой,
В урне — земля Сталинграда.
Снова весною сирень зацветет,
Кисти к земле наклоняя;
Снова друзей боевых соберет
Память, войною больная.
Будет помятая фляжка ходить
И самокрутка по кругу;
Вспомнит тальянка про темную ночь,
Про огонек и подругу…
Беседки, Беседки… Где та весна?!
Их уж теперь не шестнадцать:
Дети и внуки встают у холма…
Песням отцов не кончаться!
Примечание. Стихотворение и ниже приведенные рассказы заимствованы с разрешения вдовы Марата Сергеевича — Людмилы Арсентьевны из книги, изданной Приволжским книжным издательством в 2002 году, «Я должен рассказать. (Военные мемуары, очерки, песни, рисунки)».
