Наталья Кончаловская - Волшебство и трудолюбие
«На мосту в Авиньоне всё танцуют и танцуют». Больше, видно, он ни на что и не годится!..
Авиньон связан с именем итальянского поэта Франческо Петрарки. Здесь прошло его детство, здесь этот маленький итальянец стал великим поэтом.
Отец Петрарки, флорентийский нотариус, как и земляк его великий Данте, покинул родину из-за политических распрей. Семья обосновалась в Провансе, в Авиньоне. Франческо учился на юридическом факультете университета в Монпелье. Но юристом, как мечтал его отец, он не стал, а посвятил всю свою жизнь поэзии. «Книга песен», в которую Петрарка вложил все свои творческие силы, построена на двух темах: любви и ненависти. Любовь к прекрасной белокудрой Лауре, а ненависть к папскому дворцу в Авиньоне и к правителям Италии.
А Италия, разрываемая феодалами, защищавшими только личные интересы и продававшими родину, распалась на отдельные области, и это привело к полному крушению национальной независимости. Правители впустили иноземные войска. Потеряла свое влияние и церковь.
К усобицам зовут и бьют тревогу
Колокола, назначенные богу, — [5]
писал Петрарка, сетуя в песне «Моя Италия» на столпов церкви, продавшихся феодалам. Для того чтобы как-то существовать материально, Петрарка принял духовный сан, стал близок к папской курии в Авиньоне и тут воочию увидел ее низость, продажность и развращенность. Он обрушивался на нее в сонете:
Источник горестей, обитель гнева,
Храм ереси, рассадник злых препон,
Когда-то — Рим, а ныне Вавилон…
Здесь, понятно, подразумевается и само просится в рифму — Авиньон.
У Петрарки неподалеку от Авиньона, в городке Фонтен де Воклюз, было поместье на берегу Сорги, куда он убегал, когда пребывание возле папы становилось невыносимым. И в одном из своих сонетов он писал:
Покинув нечестивый Вавилон,
Приют скорбей, вместилище порока,
Я из бесстыдных стен бежал далеко,
Чтоб длительный был век мой сохранен.
Я здесь один. Любовью вдохновлен,
Пишу стихи, рву травы у потока,
Мечтаю вслух, парю душой высоко.
Тема любви у Петрарки вылилась в сонетах и песнях, посвященных Лауре. Свою даму сердца Петрарка встретил впервые на утренней мессе в церкви Святой Клары в Авиньоне. Было это 6 апреля 1327 года. С тех пор двадцать два года он посвящал ей сонеты и мадригалы, подобно трубадурам XIV века, избиравшим для куртуазной лирики именно гордых и недоступных светских красавиц — чужих жен. Супругом Лауры был авиньонец Гуго де Сад. Лаура родила ему одиннадцать детей, из которых один стал предком знаменитого в XVIII веке писателя маркиза де Сада, родоначальника «садизма». Вот об этой Лауре де Сад Петрарка писал:
Горю Лаурой, верен ей одной,
Вот лик ее, то гордый, то простой.
То строг, то благ, то хмурясь, то ликуя,
То сдержанность, то жалость знаменуя,
Он ласковый, иль гневный, иль немой.
Лаура скончалась сорока лет от свирепствовавшей в Европе чумы. Но Петрарка продолжал писать ей песни и сонеты еще в продолжение десяти лет. Это цикл «На смерть мадонны Лауры». Вряд ли эти чувства были подлинными человеческими, мужскими и искренними. Здесь, видимо, сама поэтическая форма рождала в поэте потребность найти предмет своей придуманной страсти и честно служить ему своей лирой всю жизнь. Когда смотришь на портрет Петрарки, то почему-то кажется, что он вообще ничего и никого никогда не любил, кроме своей высокой поэзии.
В Фонтен де Воклюзе над Соргой стоят руины замка, принадлежавшего другу Петрарки, кавайонскому епископу Филиппу де Кабассолю. В этом замке поэт часто гостил. На одной из стен развалин временем или каким-либо явлением природы образовалось огромное темное пятно, очертанием напоминающее человеческий профиль. Провансальцы прозвали это пятно Тенью Петрарки.
Но когда мы с Ольгой и Никой бродили по Авиньону, мне казалось, что нет, наверно, места на стенах неуклюжего папского дворца, куда бы не ложилась четыреста лет тому назад тень великого итальянского классика, поклонявшегося античной словесности, называвшего Цицерона своим «отцом», а Виргилия — «братом». Поэта, который, презирая средневековый религиозный фанатизм, верил в обновление Италии, в ее возрождение и мечтал о том времени, когда папский дворец снова водворится в Риме, считая, что только это может положить конец раздробленности его родины. Но поэт так и не дождался. Он умер за год до этого события…
Мы бродим по Авиньону, и странным кажется, что в кинотеатрах идут последние боевики, а в универсальном магазине широкая распродажа юбок и платьев мини и витринные куклы выряжены в платья и пальто до пят.
— Это еще «мертвый сезон», — говорит Ника, — вы бы посмотрели, что тут делается летом! Столько туристов, что некуда плюнуть.
Сейчас Авиньон спокойный. Старинные улицы бегут к набережной Роны. Почему-то по-русски эта река — женского рода. Какой досужий переводчик наградил этот поток мужественной силы и стремительности женским родом? Ведь это равносильно тому, что Дон назвать Доной, а Енисей — Енисеей. Рон — богатырь, а под Авиньоном в него впадают еще две реки — Дюранса и Сорга, та самая, которую вспоминает в своем сонете Петрарка:
To нимфа ли, богиня ли иная,
Из ясной Сорги выходя, белеет,
И у воды садится, отдыхая…
Домой, в Сен-Реми, мы ехали через городок Кавайон. Мы были приглашены на ужин к эгальерскому художнику Бернару Биго, и мне хотелось привезти им свежих форелей. В этот прелестный городок на берегу Дюрансы со множеством остатков римского владычества мы приехали во второй половине дня. Он весь утопал в еще густой, желтеющей листве могучих платанов.
На маленькой квадратной площади раскинулся по-южному живописный рынок, полный дынь, инжира и рыбы. Покупая у торговки рыбу, я заметила на стене дома, возле которой расположился рыбный лоток, надпись на мраморной доске. Она гласила: «В XIV веке на этом месте высился дворец, в котором епископ, кардинал Филипп де Кабассоль, эрудит и дипломат, родившийся в Кавайоне в 1305 году, принимал Петрарку в этом городе, где был епископом. Большая дружба объединяла две эти личности. Узнав о смерти Филиппа де Кабассоля в 1372 году, Петрарка воскликнул: „Эта смерть вызывает глубокую скорбь в моем сердце“».
Опять Петрарка! Я стояла с форелями в руках и внимательно читала эту надпись.
— Интересно? — улыбнулась Ольга, заметив мое волнение.
— Подержи форели. — Я сунула Ольге пакет с рыбой и быстро переписала надпись в свой блокнот…
