Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду
— Если только что позволишь — я выпрыгну. Мальчишка! Как ты смеешь мне угрожать?
— Извини, скандала не будет. Слова тебе хорошего больше никогда не скажу. Живи без ласки и без хороших слов, если так тебе хочется. Вот так, — закончил я.
— Дурной ты. Все должно быть по времени и месту.
— А что я сделал? Попытался поцеловать тебя. И всего-то. В ответ на твою ласку. Что тут крамольного? Разве это могло тебя обидеть?
— Давай забудем. Успокойся.
— Не уходи от разговора. Ты уверена, что все это будешь иметь: время и место? Дай бог, чтобы это все было у тебя. А я не знаю, будет ли у меня время и место. Не знаю. А ты оставайся умненькой, выжидай свое время.
— Вот и стараюсь, дура, быть умненькой. Поживу пока в умненьких и, вполне возможно, останусь в дурах и погибну дурой. Одной станет меньше. Не велика потеря.
— Ерунду мелешь. Живешь на земле, а ведешь себя, как жительница небес. Опустись на землю. Смотри, сколько страданий, крови, горя, грязи на ней. Если выпадает маленький просвет радости, ты обеими руками закрываешься от него. Правда, только что закрылась одной рукой. Как хорошо и тепло нам было, и ты стужу впустила. В твоем характере все хорошее испортить. Правда в том, что каждый видит счастье, радость в своем, ему только присущем воображении. Жаль, очень жаль, что нет у нас взаимного понимания. Я уже не говорю о большем.
— Ты меня будто упрекаешь в чем? Говоришь о взаимности. А если оно не созрело? Ты скажешь, что война не располагает временем для созревания. Молчи! Я знаю, что ты это хочешь сказать. Гадко ссылаться на войну, что она все спишет. В моем понимании чувства должны созреть, и только тогда можно их выложить.
— А может, они будут созревать в процессе выкладывания?
— Скажи, чего ты…
— Хватит миловаться, приютите и меня. Сейчас трогаемся, — раздался голос Шепшелева. И он ввалился в кузов, подполз к нам, — раздвиньтесь и согрейте меня. Замерз, как цуцик. Ну и берлога у вас теплая, — и он влез между нами. Шепшелев о чем-то рассказывал, Майя смеялась. Можно подумать, что очень рада его приходу. О чем говорили, не слышал, думал о своем. Майя меня затащила в кузов, поцеловала, значит, не безразличен ей. Почему же она противилась ответным ласкам? Испугалась чего-то, себя испугалась? Уже не первый раз воздвигала между нами преграду и, как нарочно, разрушала возникавшие между нами теплые чувства. Как ее понимать?
Машина не останавливалась, подбрасывала нас на ухабах, а тепло держалось в нашей норе. Между мной и Майей втиснулся Шепшелев. Я уже не ощущал ее тепла. Но дыхание наше создавало один микроклимат. А может, и хорошо, что он свалился к нам на голову. Спор наш зашел слишком далеко. О чем бы мы могли дальше говорить? Пожалуй, вывел он нас из тупика.
Так, не шевелясь, согревшись, через несколько часов прибыли в Верхнюю Ельшанку. Вылезли из кузова. Стояли возле полуразрушенных и горевших домов. Доктор Гасан-Заде спросил о моем самочувствии — ответил, что уже все прошло. Он взял меня с собой поискать и подобрать помещение для медсанвзвода. Наши части ушли к Сталинграду, здесь остались тыловые подразделения. Нашли подходящий большой дом с пристройками. Там находилась какая-то хозяйственная группа. Гасан-Заде сказал им, что здесь будет размещен медсанвзвод танкистов, и они уступили дом. Меня он оставил, а сам пошел за машинами. Через какое-то время они стали въезжать во двор. Вдруг появился помощник начальника штаба нашей бригады, осмотрел дом и сказал, что размещаться здесь будет штаб бригады. Гасан-Заде с ним сцепился, продолжал загонять машины во двор. Помощник начальника штаба настоятельно приказал искать ему другое место для медсанвзвода. Подъезжали штабные машины и стали устанавливать телефоны, тянуть кабель, сносить имущество.
— Ах, коллега, люблю военную жизнь, — воскликнул в сердцах Гасан-Заде, — чужие уступили, свои выгнали. Прав тот, у кого больше прав.
Пошли искать другое место для медсанвзвода.
Воскресенье, 24 января 1943 г. Начало уличных боев.Медсанвзвод разместился на западной окраине Верхней Ельшанки. С разрешения Гасан-Заде я ушел к своим ремонтникам. Многие нуждались в медицинской помощи, чем я и занялся. Был рад встрече. Они выполняли много работы в очень сложных условиях. Замерзшие, полуголодные. На довольствие в какое-нибудь подразделение их так и не поставили. Да и сложно это оказалось, так как часто меняли свое место, менялось их количество. Так и обходились сухим пайком, иногда удавалось сварить что-нибудь и покушать горячее.
К началу уличных боев в Сталинграде бригада дополучила танки с экипажами. Наши боевые подразделения уже ведут уличные бои на юго-западной окраине Сталинграда. Очень тяжелые бои идут в районе дома НКВД, которым должна овладеть наша бригада. Пошел поток раненых. Войскам приходится разбирать завалы, заграждения. Улицы, дома, проходы между ними были заминированы. Вражеские танки или орудия стреляли в упор из дворов, подъездов домов, где еще устанавливали пушки, минометы. Снайперы вели прицельный огонь и выводили из строя наших людей.
Боевая обстановка показала, что для уличных боев танки нельзя использовать. Они являлись удобной целью для поражения, и враг в значительном количестве выводил их из строя — подбивал и сжигал.
Все чаще стали встречаться группы пленных, сопровождаемых нашими конвойными.
В медсанвзвод уже не пошел. Остался ночевать в летучке Саркисяна, набитой до отказа. Хоть в тепле посижу, а может быть, удастся и вздремнуть.
Понедельник, 25 января 1943 г. Груды земли, металла и трупы.Прибыла наша рота и склады бригады в Верхнюю Ельшанку. После обеда прибыл командир роты, созвал всех командиров. Приказал приготовиться к маршу. Боевые подразделения бригады вели упорные уличные бои на юго-западной окраине Сталинграда. Заняли семь улиц, овладели домом НКВД, вышли к железнодорожному мосту на реке Царица. Располагаться будем на окраине Сталинграда. Там и развернем мастерские. Много подбитых танков, и по прибытии сразу приступим к их ремонту.
По виду дороги, по которой следовали, и окружающей местности можно только представить, что тут происходило. Изрытая снарядами и бомбами земля, рубежи за рубежами, укрепрайоны. Вывороченные надолбы, разорванные клочья колючей проволоки, грудами исковерканная военная техника: танки, машины, пушки. И на фоне всего этого — замерзшие трупы в разных позах. Трупы, трупы, бесконечное количество трупов… Специальные похоронные команды занимались их сортировкой.
Я просидел остаток ночи в летучке Саркисяна, в которой следовал сюда. Всю ночь топилась печка.
Когда проваливался в дремоту, трупы в штабелях начинали шевелиться, выползать, многие лезли на меня, и я в ужасе просыпался. Так было несколько раз, когда начинал засыпать. Уже боялся уснуть, оставаться в летучке было нельзя, так как все клонило ко сну. Как ни жалко было расстаться с теплом — я вылез из будки на морозную улицу.
