Игорь Кузьмичев - Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование
Если у Вас окажется рассказ и если Вы верите в «Огонек» – шлите им его.
Кроме того, Вам передает привет и извинения Н. Емельянова[94]. Она хотела принять Вас с «московским радушием» (ее слова), но не пришлось, о чем она сожалеет.
Наконец поклон и новогодние поздравления Вам от Володи Бжезовского[95].
Вот и все. Вам, наверно, чудно работается – Комарово место очень хорошее. Но еще лучше в Доме композиторов, у них там по коттеджу на брата – просто болезненная роскошь! А я так хотел видеть Вас еще в Москве и проводить, но заболел. Что-то у меня с сердцем вышло, я понервничал: прислали мне сверку со страшными иллюстрациями, – совершенно халтурными и гнусными, я задрожал, отказался печатать книгу с такими рисунками, наделал переполоху в издательстве, и свалился. Думал помру, но отошел и ничего. Зато рисунки сняли[96]!
Последняя московская новость (хотя, м. б., Вы ее уже знаете): Кочетова[97] снимают, редактором «Литературки» будет Б. Полевой[98]. Так говорят, во всяком случае, а там бог их знает!
Всего доброго, Вера Федоровна! Не забудьте, пожалуйста, подарить мне свою книгу, когда выйдет – Вы обещали.
Будьте здоровы!
Ваш Ю. Казаков.
246 марта 1959. Москва
Дорогая Вера Федоровна!
Примите мои самые искренние и сентиментальные поздравления!
Когда женщины затыкают за пояс мужчин в творчестве – они могут радостно праздновать 8 марта!
Желаю Вам большого счастья, удачи в литературе и здоровья. Скоро пришлю Вам свою книжку[99] и напишу подробно.
Всего доброго!
Ваш Ю. КазаковP. S. На днях уезжаю в Дубулты.
2511 марта 1959. Дубулты
Здравствуйте, дорогая Вера Федоровна!
Я долго не писал Вам, хотя и получил книгу, но не отвечал сознательно и вот почему. Со дня на день я ждал выхода своей книжки в Москве, и мне хотелось к своему письму присовокупить и книжку.
Но поворотливость наших издательств Вам известна – книжки я не дождался, махнул на нее рукой, собрался в Дубулты, как вдруг получил накануне отъезда, но не московскую, а из Архангельска. Ее я Вам и посылаю[100]. Во-первых, московская книжка мало отличается от этой по содержанию, во-вторых, ту легче достать, а эта в некотором роде уникальное издание…
Вот. Читайте и судите об успехах Вашего подопечного члена СП.
Ваша книга чудесная[101]! Хорошо издана и быстро. Сам роман мне понравился чрезвычайно – композиция, язык – все преотменно! Большое спасибо, я очень рад, что Вы не забыли меня отметить таким дорогим подарком.
Есть у меня и замечания по роману, вернее одно замечание, на мой взгляд – существенное. Касается оно романа в целом, т. е. его законченности. Но я не буду сейчас писать: это трудно, субъективно и почти не доказуемо. Лучше поговорить как-нибудь при встрече об этом. Кроме того очень подозреваю, что Вы наслушались стольких мнений о своем романе, что мнение еще одного читателя не столь уж важно для Вас. Тем более, что роман издан и изменен, по-видимому, быть не может.
Я рекомендован на семинар рассказчиков, кот<орый>состоится в апреле[102]. А в списке руководителей семинара я видел Ваше имя. Если Вы не будете возражать, я очень хотел бы опять заниматься у Вас.
В Дубултах земля обнажилась. Белки валяются на дорожках. Солнце светит. А земля еще не оттаяла. И не поймешь – не то весна, не то осень. Что-то противоестественное.
Мне было очень плохо весь прошлый год – даже ужасно. Но все ничего – вытерпел. И понял наконец причину Вашего спокойствия и своей нервности. Я Вам ее расскажу, если увидимся в апреле – Вы удивитесь.
Как Вы довольны своим портретом в «Октябре»[103]?
Мне даже писать Вам страшно, ей-богу! Но все равно я Вас люблю и даже не стыжусь в этом признаться. Мало у нас настоящих поэтов в литературе, и тем дороже настоящие.
А как у Вас получаются рассказы? Вы не покажете мне их в рукописи? Или Вы не показываете?
Будьте здоровы! Всего Вам доброго, дай бог Вам здоровья!
Ваш Ю. Казаков2623 ноября 1959. Малеевка
Дорогая Вера Федоровна, поздравляю Вас с прекрасными рассказами[104]. Они прямо-таки великолепны, ей-богу, и они бесспорны, т. е. цельны. От них круглое впечатление, душа не саднит, никакой нет неудовлетворенности. Это очень чувствуется, это чувствовалось в «Сен<тиментальном> романе», но там как раз была какая-то неудовлетворенность, никто не мог попасть в точку, все говорили разно, но все как-то поеживались, а тут все в один голос: превосходно!
Я очень рад Вам об этом сказать, так как, – простите, – Вашу победу считаю и своей победой, вообще победой всего талантливого, что у нас есть.
Оба рассказа без конца, один переливается в другой, и я подумал даже, что не будет ли это просто повесть, когда весь цикл заключится в последнем рассказе, все развяжется и разъяснится. Но это ведь и не столь важно – повесть, рассказы, – пусть критики подыскивают название жанра, важно, что это настоящая проза.
Очень пахнуло войной. Я в Москве был всю войну и уверен, что война в огромном городе имеет особенный привкус, особенную страшность, потому что, когда миллионы людей катастрофически падают из нормальной жизни в ненормальную, это что-то более гнетущее, чем взрывы бомб и снарядов в поле, в лесу, по деревням, словом – война пространственная. Да, когда большой город погружается во тьму, а дети в муках сравниваются со взрослыми, это потрясает.
Живу я сейчас в Малеевке, пишу для «Костра» рассказ[105], очень как-то трудно, манера у меня в этом рассказе сказовая, нельзя с тона сбиваться, бросил бы, да аванс взяден, надо расплачиваться.
Всего доброго, большой привет Д<авиду> Я<ковлевичу>[106].
Ю. КазаковЛ. В. Никулину
18 июля 1959. Москва
Уважаемый Лев Вениаминович!
Пишу Вам как человеку долго занимавшемуся Чеховым, как человеку, понимающему, что такое русская культура и ее история для нас.
Молодой ленинградский писатель Виктор Конецкий[107] написал рассказ о Чехове. Скажу Вам прямо – среди современных молодых писателей нет такого, который бы вызывал у меня зависть. Но этот рассказ написан так пронзительно-поэтически, что мне до тоски жалко стало, почему не я его написал. Есть такие великолепные вещи, о которых нельзя без зависти думать.
