Сюзанн Варга - Лопе де Вега
На фоне таких забот и хлопот, которые определяли образ жизни Лопе, произошло одно событие чрезвычайной важности, о котором нам стало известно из одного из писем герцогу: Лопе вскоре вновь должен был стать отцом. Если уж строго придерживаться фактов, в письме говорилось о том, что Амарилис на сносях и готовится родить первого своего ребенка. Следует заметить, что за тринадцать лет брака ее муж не сумел подарить ей дитя. Казалось, все радовались скорому появлению младенца на свет божий, начиная с мужа, отважно объявлявшего, что он готов признать свое отцовство. Лопе был встревожен, так как у Амарилис случались внезапные приступы слабости и болей, доводившие ее до потери сознания. Роды были трудными и какое-то время здоровье и сама жизнь молодой матери внушали опасения. Муж был вдали от Мадрида, так как его задерживали дела, и за Амарилис ухаживал Лопе, хлопотавший день и ночь, он даже просил у герцога извинения за то, что запустил его дела. Но после недельных страданий наступило улучшение, и в письме, датированном 17 августа, Лопе пишет: «Наконец-то она разрешилась от бремени, опасность миновала, и младенец сосет грудь матери весьма усердно».
На смену тревогам пришли радость и веселье, так как тотчас же приступили к приготовлениям церемонии крестин. Все полагали, что для этого ребенка все должно быть самое лучшее. Крестным отцом, как полагали, должен был стать герцог, но, правда, он отправил на крестины своего старшего сына, дона Антонио де Кордова-и-Рохаса, графа Кабра, который, ко всеобщему удовольствию, с блеском исполнил свою роль, неся завернутую в шелка и кружева крестницу к купели вместе с Клементе Сесилией де Пинья, дочерью лучшего друга Лопе, нотариуса Хуана де Пиньи. Девочку нарекли Антония Клара, первое имя ей было дано в честь крестного отца, а второе — в честь святой Клары, ибо она родилась в день этой святой. Церемония крестин состоялась две недели спустя после дня рождения малышки в прекрасной церкви Сан-Себастьян, празднично украшенной ради такого случая, и можно было подумать, будто крестят принцессу. Молодой крестный отец подарил своей крестнице бриллиантовую брошь, и этот дар оказал честь как дочери, так и матери. В свидетельстве о крещении, сохранившемся в архивах прихода, в качестве родителей девочки записаны Марта де Неварес и Роке Эрнандес. Однако когда Антония Клара, тридцать лет спустя после смерти Лопе, станет диктовать завещание, она объявит себя дочерью Лопе де Вега Карпьо, а его — «своим законным отцом». Таким образом она отдала честь истине и силе отцовской любви.
Маленькая Антония Клара доставляла всем только радость, а Лопе чувствовал себя рядом с ней помолодевшим и возрожденным. Буквально искрящийся от радости, он организует особую мессу, во время которой читает молитвы о благословении после родов. Герцог предоставил ради такого случая свою карету, и вся честная компания отправилась в одну церквушку за городом: Лопе, Амарилис и Леонора с мужьями, а также Марсела и Фелисиана. Стоит упомянуть о живописной детали: чтобы все могли разместиться в одной карете, Лопе попросил дам снять фижмы, эти «волшебные обручи», которые делали юбки испанских женщин столь пышными. Месса, отслуженная в сельской местности, плавно перетекла в роскошный обед на лоне природы, и у всех создалось впечатление, что в мире воцарилась вечная гармония, окрашенная в пасторально-нежные тона.
Год прошел в атмосфере всеобщего согласия, воцарившегося вокруг счастливых Лопе и Амарилис, все окружающие, казалось, играли роли, причем очень искренне и трогательно, и ничто не угрожало общей гармонии. На праздник Богоявления в 1618 году, как раз после Нового года, Амарилис придумала устроить у себя театральный дивертисмент, центром коего должна была стать пьеса Лопе, написанная специально для этого случая. Все люди, близкие к этому семейству, были приглашены, а также и добрые знакомые: поэты, писатели, просто образованные люди. К гостям также присоединились герцог Сесса и его сын.
Амарилис, превратившаяся к тому времени в страстную зрительницу, стала на тот вечер актрисой и исполнила в комедии роль роковой женщины: переодетая в мужской костюм, она размахивала то кинжалом, то шпагой, доставленными из дворца герцога Сесса. Представление было настоящим чудом: инстинкт и разум Амарилис, а также нерастраченный талант вдохновили ее на создание образа, поражавшего своим блеском. Слухи о неслыханном успехе вышли за пределы не только дома, но и квартала. Все жаждали насладиться этим зрелищем, от самых простых до самых знатных друзей и знакомых; среди тех, кто первым предстал перед Амарилис, был и знаменитый проповедник брат Хортензио Парависино (возможен вариант: Гортензио Паравичино), один из высокообразованных людей своего времени. Именно его просьбам пошли навстречу, и пьеса была сыграна вновь в присутствии первых зрителей, к коим присоединилась и целая толпа знакомых. Представьте себе это живописное общество, собравшееся в жажде веселья и наслаждений вокруг этой незаконной четы: великого Лопе де Вега (не следует забывать, что он — священник) и его замужней музы. Амарилис для второго представления надела бархатный зеленый плащ, столь подходивший к ее изумрудно-зеленым глазам, выбранный и предоставленный герцогом. Лопе сиял, и глядя на него и Амарилис, никто не сомневался, что время, проведенное в их обществе, не будет потеряно зря.
Месть и судебный процессОднако среди зрителей нашелся один, который, зная, что сам играет определенную роль, внезапно был этим обеспокоен. Это был Роке Эрнандес, муж Амарилис. Посчитал ли он себя глупцом, оставленным в дураках, жестоко обманутым простофилей? Увидел ли он, что запутался в собственных сетях, став жертвой фарса, причем за плату, которая его вовсе не устраивала? Как бы там ни было, он взбунтовался. Осенью 1618 года его поведение резко переменилось, он вновь принялся терзать жену и причинять ей страдания, одна за другой следовали бурные ссоры. Пришел конец всем «приятным и удобным условиям», завоеванным любовью, пришел конец ежедневным свиданиям и совместно проводимым ночам. Лопе писал: «Ночи теперь под запретом цензуры, они фигурируют в списке запрещенных книг». Вот тогда Лопе и задался вопросом: не проболтался ли Диего де Миранда? Быть может, он решил отомстить? Лопе вспомнил, как несколько недель назад он был вынужден вмешаться и резко высказаться по поводу племянника Роке Эрнандеса, этого наглеца, делавшего оскорбительные «авансы» маленькой Марселе, которой едва исполнилось тринадцать лет. Быть может, он предал Лопе, чтобы выказать ему свое презрение, и рассказал дядюшке о некоторых подробностях, что вынудило того перестать делать вид, будто он ничего не видит и ничего не знает? Как бы там ни было, постоянные упреки мужа, его стремление причинить жене побольше страданий превратили жизнь Амарилис в настоящий ад. Кроме того, что она ежедневно подвергалась оскорблениям, она стала еще и заложницей разорительной, пагубной стратегии в финансовой сфере. Сначала Роке Эрнандес обобрал жену, отняв у нее самые дорогие украшения, включая и бриллиантовую брошь, преподнесенную сыном герцога своей крестнице; затем выкрал у нее сорок тысяч реалов, значительную для того времени сумму, которую она с трудом скопила, прибавив к остаткам своего приданого то, что удавалось отложить «от щедрот» Лопе; наконец, он нанес последний роковой удар, в результате коего жизнь Амарилис превратилась в трагический водевиль, в который неминуемо должен был быть втянут и Лопе. Угрожая жене публичным скандалом, Эрнандес вынудил ее подписать закладную на их дом на Калье-де-Инфанте. Он присвоил себе доходы от этой сделки, присовокупив их к той сумме, что уже похитил. Однако он как бы забыл, что дом один раз уже был заложен, и когда первый кредитор обнаружил, что дом перезаложен, он вполне справедливо обвинил чету в мошенничестве и обратился в суд. Роке Эрнандес, поняв, что его, так сказать, схватили за руку на месте преступления и что мошенничество разоблачено, сбежал из Мадрида, предоставив жене одной встретиться лицом к лицу с правосудием. Ввиду отсутствия мужа бедняжка одна была обвинена в закладе одного и того же имущества дважды, за что могла подвергнуться тюремному заключению. Она была вынуждена покинуть свой дом и найти приют у сестры на Калье-де-Кантарранас, но и там ей не было покоя, и там ее преследовал муж, жестоко запугавший ее и мучивший угрозами отнять у нее дочь. Он также угрожал и Лопе, так что поэт тоже находился в постоянной тревоге. В конце 1618 года холодной зимней ночью он стал жертвой нападения, которое едва не стоило ему жизни и в котором он «увидел руку» негодяя-мужа. «В полночь, — писал Лопе герцогу, — меня хотели убить. Я спасся лишь чудом, ибо у меня были дурные предчувствия, из-за чего я постоянно был начеку. Конечно, спасли меня также моя отвага и сила, умение дать отпор, благодаря чему действия мерзких субъектов были пресечены, а ведь мне известно, что все это дело рук этого негодяя, стремящегося любыми способами внушить страх всем моим близким и завладеть Антонией Кларой».