Андрей Вознесенский - На виртуальном ветру
ШАМАНХЕТТЕН НАЧИНАЕТ И ВЫИГРЫВАЕТ
США — это С 6 А, СНГ — С — это слон, Н — это клетка, а что такое Г? Ах, это ход конем… Кентавр — это конь верхом на Екатерине Великой, как рассказывала выпускница Сорбонны. Конь Калигулы ходит свастикой.
МАХИ НАЧИНАЮТ И ВЫИГРЫВАЮТ, ведя сеанс одновременной игры.
— Вилка?! — парируешь ты. — Это королева на штыке революции. Королеву на эшафот! Каждая может управлять государством.
— Шахматы — это нашинкованная зебра, — объясняю я.
— Зебра — это вегетарианский тигр, — парируешь ты.
А жирафа — выросший мухомор.
ЧЕРЕПАХА ВЫИГРЫВАЕТ БЕГ ИСТОРИИ
Мы с тобою играли в Шахматове.
Ты проиграла плащ, сняла шелка и туманы. Но опять проиграла.
Я догадываюсь, что ты жульничаешь, чтобы проиграть.
Ты осталась в одних контактных линзах. Опять проиграла.
Ослепла. Пошла вслепую. Опять проиграла.
Раба чести, ты сняла свою темно-золотую кожу. Вот вам! Сейчас мы увидим, что у тебя светится внутри. Ты сидела смущенная, как ало-сизый анатомический театр, пульсируя изнутри, как мигалка автоинспектора. Опять проиграла. Ты отстегиваешь левую мерцающую икру и шлепаешь на стол — нате, жрите! Мы съели. На стол летят печенка, почки, светящаяся вырезка с седалищным нервом. Мы съедаем. Наши желудки временно светятся. Ты наливаешь черный кофе в коленную чашечку, выпиваешь и бросаешь нам. Я замечаю, что живот у шныряющей тут кошки начал светиться. МОХНАТЫЕ НАЧИНАЮТ… Сквозь пучки проводов, штепселей уже поблескивает кость. Но внутреннего сияния ты не проиграла, душу ты не проиграла!
И тут, мазохистка, ты начинаешь отыгрываться. Тусклые мышцы впрыгивают в тебя, светясь от счастья, цепляясь как за подножку трамвая. Ты надеваешь контактные линзы. Ты счастливо озираешься. Темен загар твой и одновременно светел.
Но что это дышит, забытое на тумбочке? Подобно лягушке, мерцательно пульсирует и пробует скакать? — Ах, сердце…
Мы играли с тобою в Шахматове.
В пыль алмазную вверх тормашками
белой махою, черной махою
тень ложилась на луг ромашковый.
От шампанского мозг пошатывало.
У колонн, где вьюнки усаты,
мы с тобою играли в Шахматове,
где давно никакой усадьбы.
АХМАТОВА, ПРОИГРЫВАЯ, ВЫИГРЫВАЕТ.
Когда я обдумываю ход офицера, в мозгу моем пахнет лесным клопом, белая королева пахнет черемухой.
а-5, Шопен не ищет выгод —
удлиняя клавиши, Шопен проигрывает этюд Чигорина.
Электричку потряхивало. Дорожные шахматы — это любовь лилипутов. Может быть это — тир профессионалов, с дырочками точно по центру? Все ряды прошиты Калашниковым.
ШАМБАЛА НАЧИНАЕТ И ВЫИГРЫВАЕТ
Сетка полей минирована. У кого в кулаке пешка — тот ходит. А если в кулаке свинчатка?
На день рождения ты мне подарила фигуры, вырезанные в виде ангелов. Белые ангелы против черных. Ферзь светился. Видно, был покрашен по золотой подложке.
БОГОМАТЕРЬ НАЧИНАЕТ И ВЫИГРЫВАЕТ
Странные это были шахматы!
Темная сила любви была источником света. Встречные тени твоих фигур смешивались с моими. Все проблемы решались лежа.
Были ли у меня соперники?
Когда я вглядываюсь в доску, я чувствую встречные взгляды. Доска превращается в тумбочку-продажу солнечных очков. Пошла мода на прямоугольные! F-3 — Н-3 — это очки Элтона Джона. Или Стинга? Ты — Мата Хари инстинкта.
Темен загар твой и одновременно светел. Говорят, ты вышла из полусвета.
Предупреждали тебя — осторожней шагай по полю. Тебя могут затянуть в черный люк. Не послушалась.
Ты провалилась в шахту подсознания.
Х…
ШАХТЫ НАЧИНАЮТ И ВЫИГРЫВАЮТ
Подземная тайная сила.
Больше я тебя не видел.
Ах, наркотические черно-белые цветы, превращающие нас в нереальные цифровые комбинации! А вдруг они и есть реальность? А мы лишь физиологические иллюзии?
Между тем столетие в цейтноте. Заканчивается партия «Набоков — Марсель Дюшан». Твоя ушанка — без головы. Кто оспаривает первенство в матче между отцом Гаты Камского и мамой Гарри Каспарова? Не ты ли подсказала алогичные решения победителю против машины? Ревную. Мне тесно в клетке разума. На свой выигрыш от проигрыша машина хочет Кл. Шиффер. Не от тебя ли свихнулся Бобби Фишер?
СУМАСШЕДШИЕ НАЧИНАЮТ И ВЫИГРЫВАЮТ
Кегельбаном бы по фигурам! Лучше бить углом доски! Дважды мат XX веку.
Между тем паркетины вспучиваются, как безумный кроссворд землетрясения.
Я не знаю, чем опять беременна Россия, но абсурд — Богоматерь истины. Не абсурд зла, а абсурд добра.
И на самом краю доски вдруг зажегся огарочек Твоей свечи. Наверное, самовозгорание.
ТЫ ВСЕГДА НАЧИНАЕШЬ И ВЫИГРЫВАЕШЬ. Особенно когда проигрываешь.
Темен загар Твой и одновременно светел.
Я обучаю тебя черно-белой игре.
Посланница полусвета, полукровочка подсознанья,
свет Тебя начиняет. Этим Ты и выигрываешь.
Дыры
Сумерничаю с Муром.
Он сидит на табуретке в своих очечках на востром носу, шевеля выгоревшими на воле пушистыми бровями, великий английский скульптор, похожий на мужичка-лесовика, мурлыча улыбочку, он сидит и мастерит своих «мурят» — нас с вами, махонькие гипсовые фигурки.
На столе перед ним проволока, гипсовая крошка, чья-то челюсть, обломок кости палеолита. Фигурки его смахивают на многочленные земляные орехи — арахисы — со сморщенной кожурой, только белого цвета, гипсовые. Некоторые из них стоят на столе, как игрушечные арахисовые солдатики. Другие валяются, как сухие известковые остовы мертвых ос.
Старый Генри Мур — производитель дыр.
Неготовая дыра прислонена к стене.
Тогда ему стукнуло восемьдесят три. Он только что повредил спину, ему трудно двигаться, поэтому он и формует эти мини-модели, а подручные потом увеличивают их до размеров гигантских каменных орясин. Каморка его тесная, под масштаб фигурок. У стены, как главный натурщик, белеет огромный череп мамонта с маленькими дырами глазниц и чей-то позвонок размером в умывальную раковину.
Это XX век, подводя итоги, упрямо и скрупулезно ищет свою идею, находит провалы, зачищает неровности гипса скальпелем.
Скрипнула половица. Как ни стараюсь не дышать, век замечает меня. Востроглазое птичье личико вскидывается. Взгляд затуманен радушием и одновременно колючий. В нем чувствуется хмурая тьма и деспотичная энергия.
