Изольда Иванова - «Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии
А с продовольствием становилось все хуже. Зимняя дорога вышла из строя; кругом вода — ни пройти, ни проехать. Саперы проложили тропинку из сплоченных бревен — по ней пройдет только пеший. А много ли человек на себе унесет?
В мае мой транспортный взвод распался. Транспорт ведь какой был? Кони! А кормить их нечем. Крошили и распаривали березовые ветки — вот и весь корм. Лошади маялись животами и дохли, как мухи. Уцелевших резали на мясо.
С 25 мая, когда немцы перекрыли «коридор» у Мясного Бора, продуктов вовсе не поступало. 200 г конины на брата без соли и хлеба — вот и весь паек.
Вдруг вызывают меня в штаб бригады и назначают начальником подвижных складов бригады. «Какие склады, где они?» — «Инструктаж получите в Ольховке!»
Отправился я в Ольховку. Начальник снабжения, майор со следами оспы на лице, и начальник продснабжения старший лейтенант Веселов (ленинградец) говорят: «Вам предстоит ответственное боевое задание. Перейти линию фронта, найти тыловую базу снабжения у Малой Вишеры и организовать пронос продуктов и боеприпасов через линию фронта».
Посоветовавшись, мы решили, что переходить линию фронта лучше днем, внезапно. Дали мне серого коня (чтоб меньше выделялся), и я поехал в Новую Кересть. Речка Кересть сильно разлилась — переправился на пароме. А за речкой — открытое поле. Только сел на коня — появились немецкие самолеты: пять бомбардировщиков и три истребителя. Началась бомбежка. Тогда я быстро спрыгнул с коня, взял его за повод, а сам сел под коня. Не попали.
Выехал я на жердевой настил от Новой Керести к Мясному Бору. Уже видно поле перед деревней и перекресток шоссе, забитый подбитыми машинами и телегами. Оторвался я от леса — и галопом через поле к перекрестку. Сразу открыли огонь из минометов от Мясного Бора. Остановился — мины упали впереди. Несколько раз останавливался, прятался под лошадь. Проскочил перекресток и помчался к «Красному ударнику». Разыскал в лесу свою базу. Рассказал, как направлять солдат с продуктами и боеприпасами через линию фронта. Им надо обязательно находить тропинку из сплоченных бревен — иначе не пройти.
К вечеру отправился обратно. По мне снова было выпущено несколько мин, но обошлось. Приехал в штаб, доложил о выполнении задания и снова стал помкомбата, пробыв начальником этих несуществующих складов неполных три дня.
Весь июнь мы совсем не получали продуктов. Кончились боеприпасы. Лошадей всех поели, орудия утопили в болоте. То, что проносили на себе по сплоченным бревнам бойцы, — капля в море. Пытались доставлять нам продовольствие самолетами. Прилетали они, как правило, часов в 12 ночи. Но мало что доставалось: то самолет собьют, то мешки ухнут в болото. Однажды мешок муки все-таки выловили. Обрадовались, замесили болтушку, а поесть не успели — снаряд в котел угодил. К снарядам мы уже привыкли, как к камням, а вот что голодными остались — это обидно.
Единственной пищей были дохлые лошади. Падаль, черви ползают. Червей выскребем, разделим мясо и варим в котелках, кто как сумеет.
Вспоминается такой случай. Пошел я с пятью солдатами на базу получать паек на батальон. Собственно, от батальона к тому времени осталась половина: кто убит, кто помер, а пополнения с конца мая больше не прибывало.
База — простой настил в лесу на болоте, где разделывали лошадь. Получили свою норму и смотрим, как солдаты, рубившие тушу, делят кожу лошади по лоскуткам. Это они заработали: сварят и съедят. Соли и хлеба нет, а воды болотной вдоволь.
В это время налетели самолеты и начали бомбить лес. Но в лесу бежать некуда, и в болоте убежища не сделаешь. Мы как сидели, так и не сошли с места: убьет так убьет.
А майор, начальник снабжения, и старший лейтенант Веселов решили уйти в блиндаж. И надо же такому случиться, что бомба угодила прямо в этот блиндаж. Оба погибли.
В д. Глухая Кересть мы ходили по ночам за крапивой. Однажды случилась у меня встреча, которая до сих пор не выходит из памяти. На жердевом нас поджидала девочка в лохмотьях лет десяти — из местных.
— Дяденьки, дайте сухарика!.. — И ручонки протягивает — худые, в болячках. А где чего возьмешь?
23 июня меня вызвали в штаб бригады. Пробираясь по лесу к штабу, я случайно вышел к госпиталю. Он состоял из больших палаток, натянутых на сухом месте, но неспособных вместить всех раненых. На носилках, еловых ветках, плащ-палатках лежали под открытым небом сотни раненых. Облепленные мухами, комарами, многие уже не стонали — смирились с безысходностью… Позже я узнал, что эвакуировать этих раненых так и не удалось. В мае еще вывозили раненых по узкоколейке, но к июню дорога была полностью разбита…
Уже виднелся блиндаж КП, когда началась бомбежка. Одна бомба упала неподалеку, осколками ранило пятерых. Мне попало в ногу. Крикнул в сторону КП: «По вашему вызову явиться не могу: ранен». Перевязался, как мог, и отполз за кочку. Вижу, «костыль» — немецкий самолет-разведчик над самыми деревьями летает. Из винтовки сбить можно, да патронов осталась одна обойма, еще пригодятся…
Вечером из штабного блиндажа вышли командир 2-го батальона старший лейтенант Соколов и комиссар Михайлов. Увидели меня и говорят: «Помкомбат, передай, чтоб за нами не ходили. Каждый пусть спасается, как может». Они ушли, и больше я их никогда не видел…
24 июня все же нашлись офицеры, взявшие на себя командование разрозненными группами окруженцев. От кочки к кочке, где лежали раненые, передавалось: вечером выходим по сплоченным бревнам. В 24 часа пойдем на штурм немецкой обороны.
Чуть стемнело — все пришло в движение: кто заковылял, кто пополз к тропе из сплоченных бревен. И дальше по бревнам — молча, гуськом, один за другим… К Мясному Бору подошли часа в три. Немцы нас заметили и открыли ураганный огонь из всех видов оружия. Все болото в Долине смерти закипело от взрывов.
Все в дыму, чад, смрад… Люди сваливались с бревен — на тропе никого не осталось. Все лежат в болоте: живые, мертвые, раненые…
Я тоже сорвался с бревен. Перебитая нога не дает подняться: волочу ее, как колоду. Выполз на вывороченный сосновый комель и… уснул, несмотря на адский грохот.
Проснулся от необычной тишины. Наступил теплый летний день, а солнца не видно: еще не осел дымный туман. И леса больше нет: ни одного целого дерева не осталось, лишь обугленные стволы торчат, как головешки. Вся земля вокруг — в черных воронках. Ни людей не видно, ни птичек, ни бабочек… Надо куда-то двигаться: к немцам попадать не хочется. Присмотрелся — нет, не безлюден лес: вот один ползет, вот другой… Передают друг другу: в ночь с 25-го на 26-е собираемся на той же поляне, будем пробиваться через непроходимое болото.
