Федор Раззаков - Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы
Начав свои глубокомысленные рассуждения издалека, Станислав Куняев в конце концов подводит читателей к главному:
«Сходите на кладбище! Посмотрите, сколько там цветов…»
Таких писем было много, к ним прилагались фотографии надгробия с толпами людей у ограды, и я, загипнотизированный непрерывным диктатом, действительно собрался на кладбище.
— Ты когда там будешь, — попросил меня мой товарищ, — посмотри, пожалуйста, цела ли там одна ничем не знаменитая могила — она метрах в четырех от Высоцкого, да вот, кстати, погляди на фотографию…
На фотографии в окружении множества людских ног был виден небольшой холмик с полуметровым деревянным столбиком, на котором была выведена скромная надпись: «Майор Н. Петров, умер в 1940 г.».
— Я фотографию делал год назад, — продолжал мой приятель. — Думается, что этой могилы уже не существует.
…Вечерело, народ постепенно расходился. Я смог оглядеться вокруг и увидел то, что можно было предположить. Вокруг была истоптанная ровная земля. Могилы майора Петрова не существовало.
Я не могу себе представить, чтобы поклонники Блока, Твардовского, Заболоцкого или Пастернака могли позволить себе из любви к своему божеству равнодушно топтаться на чужих могилах.
Конечно, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», и отношения творца с человеком, открывающим сердце строке, звуку, картине, слышны и не всегда предсказуемы. Но в безбрежном эмоциональном море этой стихии должны мерцать сигналы друг другу, два маяка, две равноправные воли — человека искусства и человека жизни. Ибо, как сказал мудрец, «поэт должен помнить, что в прозе жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в беспомощности искусства виновата его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов».
Эта статья в «Нашем современнике» удивительным образом совпала с двумя событиями: лишением в июле Юрия Любимова советского гражданства и волевым решением вышестоящих органов о передаче всех материалов музея на Таганке (более 12 тысяч единиц хранения), в том числе и материалов о В. Высоцком, в ЦГАЛИ. Мало кто из сведущих людей не понимал, что все эти события тесно связаны между собой и что за спиной «Нашего современника» стоят весьма влиятельные силы со Старой площади. Когда Валерий Золотухин, возмущенный статьей Куняева, начал свои хождения по инстанциям с целью ее опровержения, один из его знакомых передал ему удивленные реплики высокопоставленных деятелей из центрального аппарата КГБ: «А чего Золотухин возникает против «Нашего современника»? Он же русский человек. Захочет — он будет печататься в «Современнике».
Удивление высокопоставленных чекистов и подобные реплики из их уст многое объясняли из того, что происходило в те дни вокруг имени Владимира Высоцкого. Дело в том, что в силу своего полуеврейского происхождения и круга тех знакомств, которые он поддерживал при жизни, Высоцкий был недолюбливаем в среде так называемых «русских патриотов». Вокруг него всегда вращались люди, ориентированные в сторону Запада, да и сам он никогда не скрывал своих близких связей со многими деятелями западной литературы, искусства и эмигрантскими кругами… После смерти, став для «западников» чем-то вроде символа, Высоцкий должен был рано или поздно навлечь на себя гнев «русских патриотов», или «почвенников».
После инцидента с корейским самолетом, сбитым советскими силами ПВО в сентябре 1983 года, идеологическая конфронтация между Западом и Востоком вновь обострилась. «Патриоты» перешли в атаку по всему фронту, особенно активизировав свои действия после смерти Юрия Андропова.
25 сентября 1984 года Константин Черненко, выступая на пленуме Союза писателей СССР, заявил: «На Западе любят порассуждать о пользе сопоставления идей и взглядов, развития контактов между людьми. Мы, конечно, за это. Но с чем мы сталкиваемся на практике? С попытками беспардонно вмешиваться в наши внутренние дела, с настоящей психологической войной. И одна из ее целей — хоть немного расшатать единство деятелей нашей культуры с партией.
К приемам, как вы знаете, прибегают, прямо скажем, неинтеллигентным — лишь подтасовка фактов, подмена понятий. Говорят, например, что социализм «нетерпим» к свободе творчества, что КПСС, мол, перекрывает пути для художественных поисков, требует «единообразия» в литературе и искусстве. Здесь все поставлено с ног на голову. И, разумеется, отнюдь не по неведению. Так что переубеждать наших идейных противников, конечно, дело безнадежное. Но отстаивать и разъяснять наши взгляды, ловить за руку нечистоплотных «критиков» нового строя, активно нести людям правду о социализме, воспитывать советских людей, особенно молодежь, в духе классовой бдительности, готовности к защите нашей великой Родины надо неустанно».
Пламенную речь нового генсека тут же поддержали следующие ораторы, каждый из которых клялся в верности и любви к Центральному комитету партии и обещал приложить все свои силы для борьбы с происками мирового империализма. Лидер московских писателей Феликс Кузнецов, герой борьбы с альманахом «Метрополь», взойдя на трибуну, заявил: «И еще одна тревожная тенденция: наметившаяся игра на понижение нравственных критериев, своего рода агрессия бездуховной, обывательской пошлости в суперсовременных формах, что проявляется в откровенно коммерческих поделках, оскорбляющих достоинство советского человека и достоинство нашей литературы и искусства. А что особенно опасно — эти «диск-жокеи» от литературы и искусства посягают на души нашей молодежи. Эта бесовщина посягает даже на нашу классику и фольклор. Выражая «философию жизни» современного потребителя, они формируют в людях незаторможенные потребительские инстинкты. И в таких формах проявляется сегодня идеологическая борьба».
Борьба за души советской молодежи, которая почему-то имела склонность не к песням членов Союза композиторов СССР, а к песням «беснующихся» рок-певцов, не к книгам почтенных членов Союза писателей СССР, а к «пошлым и безыдейным» стихам Владимира Высоцкого, — эта борьба в 1983–1984 годах разгорелась с невиданной силой и размахом. Та же статья С. Куняева в «Нашем современнике» носила красноречивое название «Что тебе поют?» и была посвящена не только поклонникам рок-музыки, коих в Советском Союзе всегда было предостаточно. Известный исследователь советской рок-музыки Артем Троицкий, вспоминая те годы, писал: «Зима 1984-го. Профессиональные группы в полном смятении. Каждая должна была выступить перед комиссией Министерства культуры с новой программой, состоящей на 80 % из «не своего» материала…
