Вера Фигнер - После Шлиссельбурга
Правительство было дезорганизовано; в центральных органах его царила смута, был хаос. Шла «министерская чехарда»; в беспорядочной смене главных агентов власти — ставленников императрицы и всесильного при дворе невежественного «старца» хлыстовского толка Распутина — проходил ряд бездарностей, стоявших неизмеримо ниже чрезвычайных требований исторического момента, или это были заведомые, заядлые ретрограды, шедшие в своей политике напролом против духа времени, общественного мнения и настроения всего населения. И те, и другие вели страну к краху. Для характеристики достаточно привести суждение уполномоченного французского правительства — Альберта Тома, выразившегося так: «Россия должна быть очень богатой и уверенной в своих силах, чтобы позволить себе роскошь такого правительства, в котором премьер-министр — бедствие, а военный министр — катастрофа».
В верхах шла борьба. Буржуазия, в лице Государственной Думы, боролась за власть с царем, вернее, с императрицей, которая желала видеть супруга в роли самодержавного владыки и вместе с Распутиным держала в руках безвольного монарха.
Дума, Государственный Совет, земства, города, объединенное дворянство видели, что существующее правительство не может довести войну до «победного конца» (завоевание Константинополя), но, наряду с этим, хотели во что бы то ни стало сохранить монархию. Их единодушным требованием было: создание «министерства из людей, пользующихся доверием страны» и ответственных даже не перед Думой, а только перед императором. Эту меру Дума считала спасительным средством, могущим отклонить опасность положения, угрожавшего самой династии. Но царь не шел ни на какие уступки.
Тщетно председатель Государственной Думы делал самые серьезные представления и указывал, как на государственную необходимость, на удаление Распутина от двора и отстранение Александры Феодоровны от вмешательства в государственные дела.
Настоятельную необходимость этой меры понимали лица, самые близкие государю — его мать, его брат, но сам он был слеп и глух ко всему.
Какая разгоряченная атмосфера царила в придворных и аристократических кругах, видно из того, что великая княгиня Мария Павловна при совещании с Родзянко позволила себе относительно императрицы сказать: «надо уничтожить ее». А с Распутиным разделались посредством террористического акта: 16 декабря он был убит двоюродным братом царя, великим князем Дмитрием Павловичем, монархистом — членом Государственной Думы — Пуришкевичем и князем Ф. Ф. Сумароковым-Эльстон, членом высшей аристократии и родственником государя. И богобоязненная вдова великого князя Сергея, убитого Каляевым, квалифицировала это убийство, как патриотический подвиг.
Все говорило, что нервное настроение дошло до крайнего напряжения. Сознательно или инстинктивно все чувствовали, что кризис наступает. Одни страшились революции, другие призывали ее. В кругах интеллигенции ходили всевозможные слухи: о заговоре в определенных группах, о дворцовом перевороте, который готовится в гвардии, об аресте и насильственном отречении, о террористическом акте и т. д.
Резолюции, дебаты, совещания и планы оставались однако в области слова. Но народ не ждал: 27 февраля он вышел на улицу и в братании с войском начал революцию. Через 5 дней с головы венценосца упала корона дома Романовых.
Прошли, смятенные, последние дни самодержавия. Пришли праздничные, первые дни победы народа.
1 марта 1929 г.
Приложения
К главе сорок восьмой
Воззвание Парижского комитета помощи политическим каторжанам в России
За последние 3–4 года тысячи молодых людей обоего пола и всех сословий были осуждены судами на каторгу по разного рода политическим делам.
Целый ряд тюрем, от Шлиссельбурга и до Владивостока, переполнен этими жертвами русского «правосудия». Владивосток, Горный Зерентуй, Мальцевская, Акатуй, Алгачи, Александровская (под Иркутском), Томская, Тобольская, Вологодская, Владимирская, Тульская, Московская, Псковская, Рижская, Смоленская, Шлиссельбург, — все они насчитывают сотни политических узников, размещенных среди уголовных каторжан. Условия, в которых находятся эти заключенные, ужасны и безвыходны. Для обрисовки их не надо тратить слов, так как мы помещаем ниже два из недавно полученных писем, которые говорят сами за себя. Одно из них заключает трогательное обращение к русскому обществу с надеждой, что оно найдет силы облегчить участь каторжан.
Но сделает или не сделает что-нибудь в пользу узников русское общество, мы приглашаем всех сочувствующих делу свободы в России приложить свои усилия, чтоб хоть немножко и хоть кое-где уменьшить страдания каторжан.
В России широко практикуется помощь заключенным подследственным; для этого во всех главных городах существуют неофициальные организации под названием «Красный Крест», заимствовавшие свое название от учреждения «Красного Креста», имеющего своею целью помощь раненым на войне. Материальных средств, собираемых этими организациями, еле-еле хватает на текущие нужды тюрем, население которых идет или на суд, или в административную ссылку. Для осужденных не остается ничего.
Для административно-ссыльных в Англии существует общество, в котором участвуют Кропоткина и г-жа How и которое в продолжение 3-х лет своей деятельности успело выслать в Россию более 30 тысяч рублей. Для каторжан же ни в России, ни за границей не существует никакой организованной помощи. В 1906–1907 году в Петербурге была сделана попытка образовать подобную организацию, но ее средств хватало только на поддержку Шлиссельбурга, вновь восстановленного в 1906 году. А в 1907 г., осенью, эта организация уже была разрушена мерами правительства, которое выслало за границу главного инициатора этого общества.
Время от времени в разных странах Европы отдельными лицами и группами производились и производятся сборы, устраиваются вечеринки, выручка с которых высылается каторжанам через родных и знакомых. Но вся эта помощь происходит спорадически и неорганизованно. Она оказалась бы гораздо действительнее, если б создалась организация, специально задавшаяся добыванием материальных средств для поддержки если не всех, то хотя бы некоторых каторжных тюрем. В этих видах составилась группа, которая задается целью не только добывать средства для каторжан, но и привлекать всех тех отдельных лиц, которые могут симпатизировать этому делу и до сих пор действовали в этом направлении несистематически.
Каковы материальные и духовные условия жизни на каторге и как настоятельна хоть какая-нибудь поддержка, — могут показать следующие два письма, недавно полученные из Алгачей.
