Ольга Волкогонова - Бердяев
В Париже Бердяев много и часто общался со своим давним приятелем — Львом Шестовым. Путь Льва Исаакиевича на Запад не был простым. В 1920 году, когда он приехал в Париж, его работы не были переведены на французский язык, о нем никто не слышал. Постепенно о нем узнавали — из журнальных статей, из появившихся в 1923 году двух его книг на французском языке. Оригинальность мысли Шестова привлекла к нему внимание французских интеллектуалов: он стал постоянным автором в трех крупнейших журналах — «La Revue Philosophique», «Le Mercure de France» и «La Nouvelle Revue Française», был избран в почетный президиум немецкого общества Ницше (оно роскошно потом издало книгу Шестова «Власть ключей» на немецком языке), его приглашали читать лекции о Канте, Соловьеве, Паскале в разные города Европы. В одну из таких поездок в 1926 году в Амстердаме с ним захотел познакомиться Эдмунд Гуссерль, после этой и других встреч между ними завязалась оживленная переписка. В течение многих лет Лев Исаакиевич читал лекции в «Institut des Etudes Slaves» (Славянском институте при Парижском университете). Лекции его имели большой успех, они были напечатаны впоследствии в «Современных записках». Преподавал Шестов и в Сорбонне — на русском языке. (Бердяева тоже пригласят читать лекции в Сорбонне, но это случится позже, в 1939-м.) Некоторые книги Шестова издавались по-французски раньше, чем по-русски. В 1923 году Льва Исаакиевича пригласили на ежегодные философские собрания в бывший монастырь Понтиньи, что было очень почетно, — там ежегодно собирался цвет европейской интеллектуальной элиты. Поэтому к моменту переезда в Париж Николая Александровича место Льва Исаакиевича в парижском философском сообществе было достаточно определенным. Бердяев советовался с Шестовым о том, какие шаги и ему предпринять, чтобы его положение тоже стало более устойчивым, а Шестов знакомил его с западными интеллектуалами, давал советы. Через два года «Новое средневековье» будет переведено и на французский, но пока бердяевские работы были доступны только французским славистам, знавшим русский язык. В конечном счете постоянный заработок обоим давало преподавание. Правда, в отличие от Бердяева, Шестов чтения лекций не любил — «разве можно профессорствовать о земле обетованной?»[339] — писал он в письме к Евгении Герцык. Бердяев к этому относился иначе: в чтении лекций он видел исполнение некоторой просветительской задачи. «Я говорю Н. А. (Бердяеву. — О. В.): "до чего мы с тобой пали — под старость профессорами сделались". Он со мной не соглашается, он даже гордится своим профессорством», — писал Шестов. Со временем Шестов и Бердяев стали признанными мэтрами философской мысли. Они «на равных» общались с выдающимися европейскими мыслителями — Эдмундом Гуссерлем, Клодом Леви-Строссом, Мартином Бубером, Максом Шелером, Мартином Хайдеггером, Жаком Маритеном, Эммануэлем Мунье, другими — и еще при жизни были высоко оценены на Западе.
Когда Бердяев написал в «Самопознании»: «Мои книги были переведены на много языков, и только мои книги были переведены»[340], он был не прав, — работы Шестова тоже были известны западным читателям. На немецком языке появились почти все произведения Франка (некоторые статьи он вообще и писал, и публиковал только на немецком), весьма популярен был в Германии и Степун, чьи произведения тоже иногда выходили только на немецком, и т. д. Наверное, Бердяев стал самым известным среди эмигрантских философов, но это было связано еще и с тем, что ряд его работ был посвящен темам, имевшим общественный резонанс, — русскому коммунизму, экуменическим проблемам, соотношению марксизма и религии, судьбе всемирной истории, что включало в число его читателей людей, далеких от философии. Показательно, что главные, теоретические работы Бердяева («Смысл творчества», «О назначении человека», «Опыт эсхатологической метафизики» и др.) остаются недооцененными до сих пор в европейских философских кругах. Когда Бердяев писал в «Самопознании», что живя долгие годы в эмиграции, он делается более западным философом, чем русским, он говорил о своем внутреннем чувстве, но не о реальности. Он действительно во многих вопросах был чужд эмигрантской среде, но не был при этом признан и французской университетской философией. До сих пор его творчество мало упоминается во французских учебниках по философии и в профессиональных исследованиях (исключения — исследования по славистике). «Причина этого полузабвения, — писал один из французских исследователей его философии Ж.-К. Маркадэ, — в том, что он именно слишком русский мыслитель, не придерживающийся строгого и систематического изложения своих идей, часто впадающий в кажущиеся противоречия и передающий неясно свои интуитивные мысли и чувства»[341]. Получалось, что для эмигрантских кругов Бердяев был слишком европеизированным мыслителем, а для немцев и французов — слишком русским…
Перед отъездом из Берлина Николай Александрович вел переговоры с представителями YMCA о переезде в Париж созданной им Религиозно-философской академии. Этот замысел удалось осуществить, и в ноябре 1924 года академия вновь заработала уже на французской земле. Кстати, это дало Бердяеву и небольшой постоянный заработок, — как организатор и активный деятель академии он получал от YMCA деньги. В академии Николай Александрович читал курсы лекций — «О проблемах христианства», «О современных духовных течениях», вел семинары — «Идолы и идеалы», «Основные течения современной европейской культуры» и др. В числе преподавателей РФА были отец Сергий Булгаков, Б. П. Вышеславцев, К. В. Мочульский и другие знакомые Николая Александровича, которым академия дала трибуну для выражения своих мыслей и некоторый заработок. Членом РФА стал, конечно, и Шестов.
Помощь русским студентам и ученым оказывал и Центральный комитет по обеспечению высшего образования русскому юношеству за границей — так называемый «Федоровский комитет» в Париже (по фамилии его председателя М. М. Федорова). Благодаря этому фонду некоторые ученые получали материальную поддержку, воспользовался его помощью однажды и Бердяев. Но денег все равно хронически не хватало, впрочем, как и большинству ученых-эмигрантов: даже у самых признанных и титулованных были периоды жестокой материальной нужды, ведь весь их доход составляли жалованье за преподавательскую работу, гонорары за печатные труды и периодическая материальная помощь от иностранных фондов или русских академических организаций.
Некоторые средства к существованию давали журналы, которые платили за опубликованные статьи. Конечно, самым известным и долго жившим «толстым» журналом были «Современные записки» (да и платили там лучше всего). Журнал начал выходить в ноябре 1920 года и продолжался до весны 1940-го, прекратившись лишь тогда, когда Гитлер оккупировал Францию. Редактировали журнал пять бывших эсеров — Н. Д. Авксентьев, И. И. Бунаков-Фондаминский, В. В. Руднев, М. В. Вешняк и А. И. Гуковский, которые смогли создать неполитизированный, серьезный журнал, в своем роде — «классику» журнального дела. Программа журнала была изложена в его первом номере: «"Современные записки" посвящены прежде всего интересам русской культуры. В самой России свободному, независимому слову нет места, а здесь, на чужбине, сосредоточено большое количество культурных сил, насильственно оторванных от своего народа…» Благодаря своей «надпартийной» ориентации журнал имел возможность собрать лучшие силы русского зарубежья. В нем публиковались В. Набоков, А. Ремизов, М. Осоргин, Л. Шестов, были напечатаны эмигрантский вариант «Хождения по мукам» Алексея Толстого (отличающийся от советского), воспоминания посла В. А. Маклакова… Публиковался здесь и Бердяев. «Современные записки» с честью поддержали традицию, на которую прямо указывало название журнала — традицию "Современника" и "Отечественных записок", они стали печатным органом всего русского зарубежья. По сути, журнал был возобновлен в 1942 году в Нью-Йорке под другим названием («Новый журнал») и выходил в свет еще 40 лет.
