Александр Иванов - Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью
Вскрытие показало: инфаркт миокарда[8]. Причём, по утверждению врачей, остальные органы были в общем-то здоровы: и печень, и почки особо не подверглись влиянию алкоголя.
Кто-то из медиков тогда же с удивлением переспросил: «А что, разве он не пил?»
— Когда я узнал о том, что умер Даль, то мало сказать, что был потрясён, со стороны это выглядело как нервный шок, — вспоминает Николай Рашеев. — Не помню, кто мне вызвал тогда «скорую помощь»… Не помню, как я оказался в больнице… Две недели держали на каких-то препаратах… Наверное, на транквилизаторах… Никого ко мне не пускали… Уже позже рассказывали, что, как только я приходил в себя, тут же, в больнице, и рассказывал, мол, «виноват…» И меня снова кололи. И очень долго я не мог прийти в себя. И вообще решил отказаться от этой картины! Но руководство студии объяснило, что деньги на «Яблоко…» уже выделены. И если не меня, то другого режиссёра возьмут… Тогда уже я взял другого актёра. В конечном итоге в этой ленте от первоначального замысла остался лишь один чудик — Лена Коренева. Пришлось менять идею, переписывать сценарий. От актёрского ансамбля, как вы понимаете, многое зависит в картине. В общем, без Даля этот фильм получился иным…
«Яблоко на ладони» — это название отсутствует в фильмографии Даля.
Впрочем, и сам фильм словно бы «отсутствует» в истории большого кино. О нём редко вспоминают. Последний фильм в послужном списке Даля, датированный 1981-м, — «Мы смерти смотрели в лицо». Случайность это или закономерность, однако так есть… В «лицо смерти» он смотрел пристально и напряжённо. Тут так и хочется перефразировать одну известную крылатость: если часто смотришь в бездну, то уже бездна всматривается в тебя…
…6 марта 1981-го машина из киностудии Довженко везла его тело в морг Боткинской больницы. Перед этим, узнав о случившемся, в Киев приехали его жена Лиза и друзья-актёры Валентин Никулин и Владимир Заманский.
Хоронили всенародно любимого актёра «от» Малого театра. Незадолго до смерти он перешёл на службу в прославленную труппу Михаила Царёва. В репертуаре Малого Даль заменил скоропостижно умершего Алексея Эйбоженко (в спектакле «Берег»). Готовился сыграть Ежова в «Фоме Гордееве» Горького в постановке Бориса Львова-Анохина. И постоянно тяготился своими же противоречиями «внутри» большого Малого.
«Зеркало недели. Украина», № 9,11 марта 201
Часть VI
Послесловие к одиночеству
Сергей Филиппов
«Печально я гляжу…»[9]
Как удивительны порою совпадения: он родился ровно через 100 лет после смерти поэта. Он — актёр Олег Даль. Поэт — Михаил Лермонтов.
Однажды, а было это весной 1980 года, он, закрывшись в своё домашнем кабинете, буквально за час начитал на магнитофон целый моноспектакль по стихам поэта.
Кажется, стоит закрыть глаза, и воображение нарисует этот призрачный мир — кресло в полумраке сцены, канделябры, вихрь пантомимы и «одинокую фигурку исполнителя». И спокойный, гордый взгляд поэта, погибшего в 1841 году…
Почему Олег Иванович Даль назначил местом для своего моноспектакля полуторатысячный концертный зал имени Чайковского — он, художник в высшей степени камерный, общаться с которым необходимо наедине?
Ответа на этот вопрос нет, так как Даль оставил нас рано — невыносимо рано и прежде срока намеченной премьеры этого действа, к которому, как предполагалось, будет специально написана музыка, разработана пантомима — осуществить её должен был Марис Лиепа. Главным же героем должен был стать голос Поэта, его живая поэзия, одинаково страстно, как и сто пятьдесят лет назад, так и сейчас, призывающая думать.
Анастасия Цветаева вспоминает, как они с Мариной не выносили чтения стихов актёрами, считая, что те не умеют этого делать. Лидия Корнеевна Чуковская рассказывала, что отец учил её, маленькую, как правильно читать стихи, как любить их, чувствовать полнозвучность, силу, красоту языка, слова, строки, рождённой и живущей по закону, по которому билось сердце автора. Звучащее слово поэта…
А как читал свои стихи Лермонтов?
Олег Даль пришёл к Лермонтову не сразу, хотя Печорина мечтал сыграть едва ли не со школьной скамьи. И, к слову сказать, сыграл у замечательного Анатолия Васильевича Эфроса в 1974 году на телевидении.
За несколько лет до смерти Олег Иванович просто увлёкся чтением, звучащим словом. Много читал, восхищая друзей и близких. Он поразительно чувствовал язык автора, музыку слова. Работал над стихами разных поэтов. Любил Самойлова, Левитанского, взахлёб читал Пушкина. Пока не дошёл до Лермонтова. Как только обратился к нему, уже никого другого не читал — это был его поэт.
Около десяти лет артист вёл дневник, в котором это не нашло отражения. Загадка? Но, быть может, не нашло потому, что радости, к которым, без сомнения, это увлечение относилось, отмечались в дневнике значительно реже, к концу их не стало совсем…
Зато сколько раздумий, самоанализа, сколько жертвенного стремления к Истине, которая по достижении — беспощадна, и, прежде всего, к нему — тому, кто жаждал её.
«Верю в хорошее. Жду…» — одна из последних записей в дневнике Даля. Верил в хорошее и хранил всё лучшее в себе, сумев в самые трудные времена остаться неподкупным. Верил в хорошее и писал, закрываясь от суеты в своём маленьком кабинете, жалея невесело, что двери его не бронированы.
Он имел собственный кабинет лишь последние два года жизни…
Отгороженное от прихожей маленькое светлое пространство с окном на арбатские крыши. Это было его мечтой, его спасением от суеты. Говорят, что он не выносил суеты, так же как не терпел фальши, ненавидел бездарность и серость. Все «не» — по максимуму, по-настоящему. И здесь спасался, восстанавливал силы, сберегал себя в себе, работал.
Писал стихи, пробовал силы в прозе, рисовал, создавал сценарии, которые не утверждали, мечтал снимать своё кино, вынашивал мысль о моноспектакле. Он задумал его как реквием. От замысла сохранилось несколько листков с очень скупыми прикидками, некоторыми замечаниями, но конкретен только подбор стихотворений…
…Откуда же взялась звукозапись литературно-музыкальной композиции, сделанной непрофессиональным режиссёром, непрофессиональным звукооператором, непрофессиональным музыкальным оформителем, но во всех лицах — любителем в самом высоком смысле этого слова?
Вот уже несколько лет существует домашний музей Олега Даля. Если прийти в «дом на курьих ножках», что на Смоленском бульваре, взмыть на последний, семнадцатый этаж, то в квартире вам покажут кабинет, из которого видна вся Москва.
