Анатолий Сафонов - Вспоминая Владимира Высоцкого
«ОН БЫЛ ПОЭТОМ»
Когда год назад я начала работать над статьей о Высоцком, я хотела назвать ее «Поэт». Мне хотелось этого после того, как я больше, чем при жизни, погрузилась в то, что было им создано. Но я не решилась, и, главное, не решился печатный орган, которому я статью предложила. Прошел год, и мы посвящаем вечер не актеру, и тем более не поэту-песеннику, не дай бог когда-нибудь это слово рядом с Высоцким возникнет, а просто поэту. И это абсолютно справедливо. Между тем прошел только год. Это значит, что та работа, которая была начата, идет очень верно, надо надеяться, что «Нерв» будет переиздан и будут изданы еще его книги, потому что есть нечто противоестественное в том, что огромно несовпадение потребности человечества в Высоцком с тем, что дают в ответ на эту потребность. Я не говорю о звучащем Высоцком. В полном объеме его творчество к нам придет в печатном виде. Как об этом он и мечтал.
Что такое поэт? Непростой вопрос, и на него очень трудно ответить. У нас огромное количество поэтов, и мы любим повторять, чтобы лучше их было больше, хороших и разных, не очень понимая, что Маяковский нам сказал этими словами. У нас много пишущих, но мало поэтов. На памяти моего поколения не было человека, на которого бы так откликнулась публика, как Владимира Высоцкого. Так откликнулась, с таким доверием отнеслась, с такой любовью и печалью проводила бы с этой земли. Значит, он был поэт. Поэты, которые судили о нем при жизни, будут делать некоторую поправку в своих суждениях, очевидно, потому, что столь массовый отклик человеческий эту поправку сам собой производит. Я думаю, что в понятие поэта и поэзии, если можно так сказать, входит ощущение простейших вещей, таких, скажем, как ощущение Долга, Вины, Совести, Греха, то есть очень простых истин, но во многих поэтах это ощущение просто не живет.
Маяковский и многие другие писали о том, что они должники. У меня такое чувство, что Высоцкий должником не был. Он долг свой выполнил полностью. Что же касается вины, то я думаю, поэт должен ощущать свою вину постоянно, и он, Высоцкий, ее ощущал постоянно и как поэт и как человек. Я думаю, чувство вины рождается в нас, когда мы бессильны что-либо сделать в то время, как творится что-то ужасное. Это очень нормальное, чисто человеческое состояние легко переходит в состояние поэтическое. Этим состоянием пропитано все творчество Высоцкого. Я не знаю точно, что вошло в книгу «Нерв», я еще не держала ее в руках. Меня взволновало другое: мне рассказали о том, что за рубежом вышла другая книга Высоцкого. Это больно. В ней столько вранья и в фактах, и в текстах, и в комментариях. Тексты книги «Нерв» взяты из первоисточников, и обходились с ними, надеюсь, бережно. Выход книги — наша с вами гордость.
Пусть эта небольшая книжка прорвется к людям. В ней нет вранья, как нет вранья во всей жизни Владимира Высоцкого.
«ОН ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ, КАКИМ БЫЛ…»
Все эти годы в адрес Театра на Таганке и на имя тех, кто уже после смерти Владимира Семеновича опубликовал статьи или воспоминания о нем, нескончаемым потоком идут письма. Авторы одних рассказывают о выступлениях Высоцкого, на которых им удалось побывать, делятся своими впечатлениями и мыслями. Другие спрашивают, сколько всего было у него песен: кто-то собрал целую тысячу, а кто-то четыреста… Третьих просто интересуют подробности его жизни. Но в основном идут письма-просьбы, даже письма-требования: пришлите по любой цене «Нерв»! Опубликуйте массовыми тиражами тексты его песен! Почему так мало публикаций стихотворений Высоцкого в периодической печати? То есть популярность Высоцкого, которая, кстати, не идет на убыль, выражается сейчас прежде всего в потребности иметь его книгу, в серьезном интересе к его творчеству, который долгое время не удовлетворялся. Кстати, всего за несколько месяцев работы комиссии в ее адрес пришло уже немало писем просто гневных: наконец-то опомнились, а поздно! Надо было раньше, при жизни все делать. Что тут сказать — вполне справедливое возмущение. Поэтому, когда театр обратился в Союз писателей с просьбой создать комиссию по наследию Владимира Семеновича, то он как бы выразил общественное мнение: творчество Высоцкого, которое жило в народе и живет поныне, должно получить, наконец, выход на страницы печати…
Необычность самого факта создания комиссии заключается и в том, что Владимир Семенович не состоял в Союзе писателей. Впрочем, подобные прецеденты были. Работают же комиссии по литературному наследию молодых поэтов-фронтовиков, погибших во время войны, — Майорова, Когана, Кульчицкого. Вот и получилось, что Высоцкий встал в их ряд. В этом, мне кажется, есть что-то символичное. Ведь одной из главных тем не только его песен о войне, но и вообще его творчества было осознание чувства долга перед теми, которых нет и которые погибли ради нас. Не случайно одним из любимых спектаклей он называл «Павшие и живые».
И конечно же, создание комиссии было продиктовано потребностью помочь поэзии Высоцкого обрести подобающее ей место в литературе. Ведь одним из самых страстных желаний Владимира Семеновича было доказать, что основой его авторской песни является поэтический текст, стихи. Мало кто это признавал. Были, правда, люди, которые видели в нем поэта, но они принадлежали, как правило, не к литературным кругам. Профессионалы же в большинстве своем не считали его поэтом. И хотя за него, время от времени, хлопотали такие авторитетные люди, как Д. Самойлов, Е. Евтушенко и А. Вознесенский, полного признания в этом смысле его деятельность не получила. Казалось, как-то странно, нелепо напечатать Высоцкого — все равно что пустить уличного музыканта в респектабельный концертный зал.
А с другой стороны, все видели, что он — автор без публикаций — завоевал такую многомиллионную аудиторию, какую не имеют и многие современные книги стихов.
Когда я слышу разговоры о том, будто тексты Высоцкого «проигрывают» на бумаге, хочется возразить: это лишь при первом, поверхностном взгляде! По-моему, это совершенно особая и очень интересная поэзия. Другое дело — что поэт предпочитал устный «вариант» слова письменному. Но не это главное. У Владимира Семеновича, как мне кажется, была своя особая задача — обращаться к людям прямо, непосредственно, вслух. Он сознательно уходил от всякой «сделанности», литературной гладкости. Более того. Говорят, что когда он писал, то ориентировался на свой голос, свое произношение. Да, ориентировался. Но чаще всего не на песенную ритмику, мелодию, а опять-таки на устную речь — неправильную, колючую, шершавую, неспокойную, которая, по его мнению, более способна передать движения человеческой души. И поэтому, повторяю, эту поэзию надо уметь читать. А тот читатель, который привык и приучен к стихотворной гладкости, конечно, будет спотыкаться…