Саймон Моррисон - Лина и Сергей Прокофьевы. История любви
Приглашения от итальянских музыкальных обществ позволили Лине посетить памятные места в Милане. После фестиваля «Штирийская осень» в австрийском городе Граце, где исполнялась первая опера Сергея «Маддалена», Лина поехала в Этталь и предалась воспоминаниям, беседуя с настоятелем монастыря. В 1976 году в Соединенных Штатах Лина, не зная усталости, посещала концерты и приемы, устраиваемые в ее честь, и общалась с журналистами. Бостон, Чикаго, Вашингтон и особенно Нью-Йорк пробудили много светлых воспоминаний. В 1977 году она посещала концерты в Техасе. Ей вручили ключ от города Остин, Лина увидела, как объезжают мустангов, и получила удовольствие от «великолепного приема в особняке», по ее выражению, «совсем как в фильме «Унесенные ветром»[571]. Оттуда Лина отправилась в Лос-Анджелес и Сан-Франциско, где когда-то давно жили ее друзья. Но она узнала, что Карита Дэниэлл умерла в 1969 году, а Гасси Гарвин в 1955 году. Через дипломатов, с которыми она познакомилась в 1930-1940-х годах в Советском Союзе, ей удалось восстановить связь с Анной Холдкрофт. Разыскала она и свою любимую подругу, бывшую московскую соседку Анн-Мари Лотт, живущую в Бретани.
Несмотря на то что Лина давно потеряла голос, она продолжала выходить на сцену. 11 ноября 1985 года в Нью-Йорке в Alice Tully Hall она рассказала сказку «Петя и волк». Выступление, приуроченное к 50-летию со дня написания симфонической сказки, было частью концерта из произведений Прокофьева, организованного Майклом Спенсером, исполнительным директором некоммерческой организации Hospital Audiences, призванной предоставить неимущим доступ к культурным ценностям. В 1984 году Спенсер навестил Лину в Париже и предложил принять участие в этом мероприятии. После его визита в Париж они обменялись несколькими телефонными звонками, и Лина согласилась, решив, что, несмотря на проблемы со зрением, дикция у нее по-прежнему превосходная. Спенсер прислал ей текст сказки, напечатанный огромными буквами в большой книге. Готовясь к выступлению, Лина прослушала разные записи, в том числе ту, на которой сказку читает Дэвид Боуи. Его выступление Лине очень понравилось. Олег поехал с матерью в Нью-Йорк и выставил в зале несколько своих картин и скульптур. По словам одного обозревателя, Лина читала с «подъемом и удовольствием» и вызвала восхищение зрителей[572]. Год спустя она записала «Петю и волка» с Шотландским национальным симфоническим оркестром под управлением Неэме Ярви.
После отъезда из Советского Союза Лина начала переписываться с американским музыковедом Малколмом Брауном. Они обменивались письмами в 1960-1970-х годах, и он надеялся, что будет писать книгу о Прокофьеве в соавторстве с Линой. Она часто выражала недовольство дилетантизмом и предвзятостью, которыми отличались книги и статьи о ее муже. Лина старалась читать все, что писали о жизни и творчестве ее мужа. Лина очень заботилась о наследии Прокофьева. Лина старалась сделать музыку Сергея как можно более популярной на Западе; позаботилась о том, чтобы его произведения были надежно защищены от контрафактного использования. Лина добилась, чтобы украденные рукописи запретили продавать на аукционах, и предоставила огромное количество документов, имеющих отношение к Прокофьеву. Теперь они хранятся в Нью-Йорке, Лондоне и Париже. Но ее отношения с Брауном испортились, и в июне 1982 года Лина поручила своему адвокату, Андре Шмидту, отправить ему письмо, означавшее разрыв всяких отношений, и рабочих, и дружеских. Правда, осенью дружба была восстановлена, и Браун даже взял у Лины интервью. Но их книга так и не увидела свет.
Лина всерьез подумывала о том, чтобы самой написать автобиографию или найти хорошего соавтора. В июне 1977 года Лина несколько раз беседовала в своей парижской квартире с композитором Филлипом Раме, рассказывая ему о Сергее. Они познакомились в феврале 1976 года в квартире композитора Александра Черепнина, учителя Филлипа. Лина, находясь под впечатлением 30-страничного эссе Раме, посвященного музыке Сергея, пригласила его в свой номер в отеле Salisbury и предложила стать ее соавтором. Издательство Scribner, поначалу заинтересовавшееся предложением, передумало, однако Раме все равно прилетел в Париж с диктофоном и переносной пишущей машинкой, чтобы начать работу над книгой, обещавшей стать сенсацией. Однако беседы в квартире Лины на улице Рекамье, 8 прошли не слишком удачно. Она отказалась обсуждать темы, которые интересовали Раме больше всего, не захотела говорить о браке с Сергеем и несчастьях, выпавших на их долю в Советском Союзе. Раме много узнал о дальних родственниках Лины, но не выяснил почти ничего о северных лагерях. Спустя два года Лина дала серию интервью писателю Харви Саксу, однако он тоже не сумел добиться желаемого. Хотя часть данных интервью вошла в эту книгу, в них много неточностей и искажений. Лина хотела рассказать свою историю, но опасалась последствий. Таков был отпечаток, наложенный арестом и лагерями.
Не смогла Лина и обрисовать полноценную картину жизни своего мужа, их брака и своей собственной жизни после ухода Прокофьева, а впоследствии – его смерти. Те, кто знал Лину в конце жизни, описывали ее по-разному – загадочная, обаятельная, надменная, несносная, кокетливая, жизнерадостная, упрямая, сильная. Расшифровки стенограмм интервью оставляют впечатление, что Лина категорически не желала подавать свою историю под самым очевидным углом – она стала жертвой и гениальности мужа, и его заблуждений, которые Сергей разделил со своим народом. Лина не любила советские пропагандистские истории о самопожертвовании и не могла допустить, чтобы западные биографы в стремлении нажиться на сенсационном материале описывали ее жизнь подобным образом. Как ни парадоксально, Лина всячески опровергала устоявшиеся мнения и представления о вещах, которые, казалось бы, сама же и олицетворяла.
В октябре 1988 года Лина поехала в Бонн навестить новую подругу, мексиканского дипломата и куратора музея Норму Санчес. Лина планировала провести в столице Западной Германии две недели, но почти сразу была госпитализирована в связи с приступом желчной колики в Johanniter Hospital (клинику Йоханнитер). 8 октября Святослав получил телеграмму: «Ваша мать тяжелобольна, хочет видеть Вас перед смертью. С сожалением сообщаем, что у нее в запасе осталось мало дней»[573].
Святослав получил срочную визу и прилетел в Бонн из Москвы, а Олег примчался из Лондона. Свой 91-й день рождения Лина отметила в больнице. Сыновья провозгласили за нее тост. Затем Лина подписала документы, касающиеся наследия и Фонда Прокофьева, подготовила завещание и приняла многочисленных посетителей. Она просила похоронить ее рядом с матерью Сергея в Медоне под Парижем. Ни Лина, ни ее сыновья так никогда и не узнали, что стало с матерью Лины, Ольгой.
