Семен Резник - Николай Вавилов
Когда путешественники уже сели в машину, их попросили подождать и скоро вынесли большую бутыль с вином.
И тут, к удивлению супругов Макрояни, Вавилов испуганно зашептал:
— Уберите, уберите!..
Он побледнел, ему стало плохо.
Рецина — вино «на любителя»: его настаивают на хвое, и оно имеет очень своеобразный вкус. Супруги Макрояни — греческие старожилы — пили его с удовольствием, Вавилов же — через силу.
— Зачем вы хвалили, зачем мучили себя? — с недоумением спросил Вавилова Дмитрий Иванович.
— Ах, чего не сделаешь ради науки! — ответил Вавилов.
…В годы схваток с лысенковцами он вряд ли вспоминал этот эпизод. Но Мария Ипатьевна Макрояни не забыла его и через сорок лет.
«Он сказал это с такой естественностью, что было видно — весь он в этих словах», — рассказывала она.
Он спешил. Программа его работы на 1940–1941 годы даже для Вавилова поражает насыщенностью. Десятки работ, и в том числе несколько на английском языке, задумал он написать за два года. И это сверх колоссальной нагрузки по руководству институтами и опытными станциями!
Он не терял работоспособности. Каждый новый научный факт, как и прежде, пробуждал в нем горячий интерес.
Он стал к этим годам плотен, тяжеловат. Залысины в волосах сильно углубились. Но «так же ярко блестели его глаза, с таким же увлечением он мог обсуждать интересующие его вопросы и делать одновременно много дел, — вспоминает о последних встречах с Вавиловым Е. А. Дояренко. — Так же таскал он всегда туго набитый раздувшийся портфель, так же приветливо улыбался. Но все же порой чувствовалась в этой улыбке где-то глубоко затаенная горечь, чаще срывалось осуждение бескультурья и недобросовестности некоторых собратьев ученых, чего он органически не переносил»*.
Друзей и товарищей по науке он, как мог, старался подбодрить, вселить в них уверенность в будущем. Характерно в этом отношении письмо Н. И. Вавилова к К. И. Пангало, написанное в 1939 году в ответ на горестное письмо Константина Ивановича, который тяжело переносил сыпавшиеся и на него нападки. Это письмо следует привести целиком:
«Дорогой Константин Иванович!
Работайте спокойно. Уделите сугубое внимание подытоживанию Вашей большой работы по бахчевым, в смысле капитальной монографии. Надо торопиться создавать бессмертные труды! Нодэн,[106] вероятно, работал побыстрее Вас, — надо его догнать и перегнать! Не напрасно я все время беру на себя роль беспокойного будильника. Это — первое.
Второе: колоцинтовые дела удивительно интересны теоретически и практически, и их продолжайте упорно. Как всегда в жизни, здесь действуют два начала — созидательное и разрушающее, и всегда они будут действовать, пока будет мир существовать!
Никаких сугубо угрожающих обстоятельств нет, и работайте спокойно, оформляя работы возможно скорее.
Когда Фарадея спросили: каким образом он достиг больших результатов, он ответил, что работал толково и регулярно, кратко и толково подытоживал результаты своей работы и опубликовывал их.
Вот и весь рецепт!
Только что вернулся с Кавказа. В Майкопе, Кубани, Дербенте и в особенности Сухуми работа идет полным ходом, нормально. Посевы в прекрасном состоянии. Ведется настоящая, нужная, на большой высоте работа.
На севере стоит холод, и только приступаем к посеву. Озимые погибли процентов на 80, но и в гибели их много любопытного для философии бытия. В ближайшие дни этим буду занят.
Эколого-географическая классификация, несомненно, есть большое дело, и нужно довести его до конца, и Вам тоже нужно в него включиться! Возьмите-ка на себя в этом году задачу дать набросок эколого-географической классификации бахчевых культур. Скажем спасибо!
Учтите огромное внимание к созданию пригородных продовольственных баз. Это относится и к бахчевым.
Свою линию как комплексного растениеводческого учреждения мы будем вести неизменно, невзирая ни на какие препоны.
Привет!
Ваш Н. Вавилов»*.
24Весной 1940 года стал вопрос об исследовании растительных ресурсов районов Западной Украины и Западной Белоруссии, только что воссоединенных с СССР.
Вавилов составил программу большой экспедиции, которая могла бы за короткое время выполнить необходимые работы. Но решение об экспедиции затягивалось. Только 20 июля приказ был подписан.
Оживленный предстоящим большим делом, Вавилов выехал в Москву оформлять документы.
Радостного, взволнованного, уверяющего, что теперь все пойдет по-другому, Вавилова встречали в те дни многие его московские друзья и ученики.
Видела Вавилова и его старый, еще со студенческих лет, товарищ Лидия Петровна Бреславец, но уже в другом настроении. Поговорить с ним в ту последнюю встречу ей не удалось: она столкнулась с Вавиловым в Биологическом отделении Академии наук, когда он вместе с Лысенко входил в зал, где обычно проводились заседания отделения. Считая, что мешать беседе не следует, Лидия Петровна пошла в библиотеку, а когда вышла, то стала свидетелем того, как Вавилов, сильно хлопнув дверью, выскочил из зала и разгневанный пробежал мимо.
Под вечер Вавилова посетили на его квартире Н. В. Ковалев, И. А. Минкевич и Н. Р. Иванов.
Вавилов был мрачен.
В память Николая Родионовича Иванова врезались слова Вавилова о беседе с Лысенко:
— Я сказал ему все.
На следующее утро Вавилов выехал в Киев.
Разделив, как обычно, экспедицию на несколько отрядов, он сам путешествовал лишь с двумя спутниками — Ф. X. Вахтеевым и В. С. Лехновичем.
27 июля рано утром они выехали из Киева во Львов.
«По всему пути следования Николай Иванович внимательно наблюдал за посевами, постоянно делая пометки в своей записной книжке», — пишет в своих воспоминаниях Ф. X. Бахтеев. Вавилов не переставал восхищаться огромными, уходящими за горизонт массивами сортовой пшеницы, которые тянулись до самой границы, еще недавно отделявшей Советскую Украину от Западной. Волнующееся на ветру море отборной пшеницы, легкое перешептывание колосьев говорили ему, что не зря он скитался по свету, не зря мотался по стране, не зря работал «на границе норм» все эти годы. Земной шар почти приведен в порядок, и лучшее из его неисчерпаемых богатств уже пробило дорогу на поля родной страны.
Стоило путешественникам пересечь недавнюю границу, как взору открылась пестрая чересполосица мелких крестьянских хозяйств, напоминавшая лоскутное одеяло, как пишет Ф. X. Бахтеев. Внимание Вавилова удвоилось. Он через каждые несколько километров останавливал машину, чтобы взять образцы всех попадающихся на пути культур.
