Антон Чехов - Воспоминания современников об А. П. Чехове
В один из ближайших дней мы с Антоном Павловичем поехали осмотреть участок, предназначенный для застройки. Участок находился далеко от города, на окраине Ялты, в Верхней Аутке, и представлял собой голый виноградник, спускавшийся к речке Учан-Су.
После осмотра А. П. Чехов, как это полагалось по закону, подал в ялтинскую уездную земскую управу специальное заявление. Текст этого заявления у меня сохранился, и я привожу его полностью:
«В ЯЛТИНСКУЮ УЕЗДНУЮ ЗЕМСКУЮ УПРАВУ
Врача Антона Павловича Чехова
Заявление
Желая произвести постройку во владении моем, находящемся в Верхней Аутке, согласно представленных плана и чертежей, имею честь покорнейше просить уездную земскую управу разрешить мне таковую.
Антон Чехов.
1 декабря 1898 г.
Ялта, Аутская ул.
д. Иловайской».
На заявлении А. П. Чехова я сделал следующую надпись:
«На основании существующих постановлений принимаю на себя руководство, правильность, ответственность за прочность постройки и устройство подмостей во владении врача А. П. Чехова.
Архитектор Л. Н. Шаповалов.
98 г.
4 декабря».
Через три дня — 7 декабря 1898 года — мы получили от уездной земской управы за № 5698 разрешение на постройку дачи.
К этому времени мною уже был составлен проект. Антон Павлович и Мария Павловна его одобрили, вскоре начался завоз строительных материалов, а в январе 1899 года мы приступили к постройке дома.
Антон Павлович и Мария Павловна почти ежедневно бывали на участке. Они живо интересовались ходом строительства, часами наблюдая за тем, как проходит кладка. В это же время Антон Павлович с увлечением занимался посадкой деревьев — каждое дерево в саду посажено собственными руками Антона Павловича.
Строительство было окончено через десять месяцев, и 16 декабря 1899 года семья Чеховых поселилась в новом доме.
Лично для меня окончание постройки было ознаменовано трогательным подарком Антона Павловича, который я любовно храню вот уже пятьдесят пять лет. Он преподнес мне свою фотографию, на которой сделал следующую надпись: «Льву Николаевичу Шаповалову на добрую память. А. Чехов. Аутка, дом, построенный Л. Н. Шаповаловым. 99. 16. XII».
В доме А. П. Чехова я бывал много раз. На всю жизнь запомнились мне дни и вечера, проведенные в обществе гостеприимного, обаятельного и тонкого Антона Павловича и его многочисленных друзей, часто и подолгу гостивших у Чехова. Я нередко встречал у Антона Павловича таких выдающихся деятелей русской культуры, как Горький и Короленко, Рахманинов и Шаляпин, Бунин и Скиталец, Телешов и Мамин-Сибиряк. Почти со всеми ими был дружен и я. Смех, шутки, остроты, нескончаемые беседы о литературе и искусстве затягивались до глубокой ночи. Воспоминания об этих встречах бесконечно дороги моему сердцу.
У Антона Павловича я познакомился и с художником И. И. Левитаном, в то время уже очень больным человеком.
Кстати, когда И. И. Левитан осмотрел дом и увидел на камине впадину, нарочито сделанную мною, он таинственно шепнул мне:
— А я все-таки использую эту впадину…
И действительно: вскоре И. И. Левитан на куске картона написал в один сеанс чудесный пейзаж «Стоги сена в лунную ночь» — одно из последних своих произведений. Этот пейзаж был заделан в каминную впадину и в таком виде находится до сих пор.
После смерти А. П. Чехова я много лет жил в Крыму и построил там более пятидесяти зданий. Среди них — дачи, санатории, дома отдыха, больницы, школы.
…Я пишу эти строки и смотрю на фотографию А. П. Чехова, стоящую на моем письменном столе. Полвека прошло с тех пор, как она стоит перед моими глазами. Фотография не пожелтела, чернила не выцвели — время не смеет прикоснуться к изображению великого жизнелюба… Я оглядываюсь на прожитые восемьдесят два года, и передо мною, точно живой, стоит Антон Павлович — добрый, сердечный, обаятельный. В эти минуты я с особенной силой переживаю встречи с Чеховым, которые согревали меня всю мою долгую жизнь, и низко кланяюсь судьбе за то, что она свела меня с ним.
Москва, 19 января 1954 г.
Н. Д. ТЕЛЕШОВ — А. П. ЧЕХОВ
Немало было встреч у меня с Чеховым, немало бесед и разговоров, но при имени Антона Павловича всегда с особенной ясностью вспоминаются мне две наши встречи: самая первая и самая последняя, и два его образа: молодого, цветущего, полного жизни — и затем безнадежно больного, умирающего, накануне отъезда его за границу, откуда он уже не вернулся живым.
Я был еще юношей, лет двадцати, когда впервые встретился с ним, в то время тоже еще молодым человеком и писателем, только что замеченным. В ту осень 1887 года вышла его книга рассказов «В сумерках» — первая за подписью «Антон Чехов», а не «Чехонте», как раньше. Он только что вступил на настоящую литературную дорогу. Тогдашняя критика высокомерно молчала; даже «нововременский» зубоскал Буренин, сотрудник того же издательства, которое выпустило эту книжку, отметил ее появление таким четверостишием:
Беллетристику-то — эх, увы!
Пишут Минские да Чеховы,
Баранцевичи да Альбовы;
Почитаешь — станет жаль Бовы!
Несмотря на молчание критики, читатели живо интересовались молодым писателем и сумели верно понять Чехова и оценить, сами, без посторонней помощи.
С рассказами Чехова, так называемыми «Пестрыми рассказами», мне пришлось познакомиться довольно рано, почти в самом начале литературных выступлений Антона Павловича, когда он писал под разными веселыми псевдонимами в «Стрекозе», в «Осколках», в «Будильнике». Потом на моей памяти, на моих глазах, так сказать, он начал переходить от юмористических мелочей к серьезным художественным произведениям. В то время он был известен все еще по-прежнему — как Чехонте, автор коротеньких веселых рассказцев. И слышать о нем приходилось не что-нибудь существенное и серьезное, а больше пустячки да анекдотики, вроде того, например, будто Чехов, нуждаясь постоянно в веселых сюжетах и разных смешных положениях для героев, которых требовалось ему всегда множество, объявил дома, что станет платить за каждую выдумку смешного положения по десять копеек, а за полный сюжет для рассказа по двадцать копеек, или по двугривенному, как тогда говорилось. И один из братьев сделался будто бы усердным его поставщиком. Или рассказывалась такая история: в доме, где жили Чеховы, бельэтаж отдавался под балы и свадьбы, поэтому нередко в квартиру нижнего этажа сквозь потолок доносились звуки вальса, кадрили с галопом, польки-мазурки с назойливым топотом. Чеховская молодежь, если бывали все в духе, начинала шумно изображать из себя приглашенных гостей и весело танцевать под чужую музыку, на чужом пиру. Не отсюда ли вышел впоследствии известный рассказ «Свадьба» и затем водевиль на ту же тему?..
