Генрих Хаапе - Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте
В тот печальный рождественский день мы маршировали остатками нашего батальона по направлению к Кознаково. Нависавшие над нами свинцово-серые тучи предвещали обильный снегопад. Мы пробивались на юг практически по нехоженой снежной пустыне. От острого физического, да и зачастую нервного истощения многие спотыкались и падали, не находя в себе больше сил подняться. В усиление к нам были приданы взвод саперов и два артиллерийских расчета со своими легкими орудиями. Если считать вместе с ними, то наша численность составляла около двухсот человек. Таковы были измотанные и обескровленные остатки 3-го батальона, растянувшиеся в снегах маленькими серыми группками, прекрасно различимыми на белом фоне с довольно значительного расстояния. За неимением хоть какого-то подобия белого зимнего камуфляжа поделать с этим мы ничего не могли.
В один из немногочисленных переходов по более-менее утоптанным дорогам рядом с нами откуда ни возьмись возник из почти непроглядной снежной метели «Кубельваген» (армейский легковой автомобиль с откидной брезентовой крышей). В нем, плотно укутанные по самые глаза шерстяными одеялами, сидели оберст Беккер и фон Калкройт. Посадив к себе Кагенека и Ламмердинга, они укатили по направлению к ближайшей деревушке для проведения срочного оперативно-тактического совещания.
После минутной заминки, связанной с этим немного разнообразившим наше унылое шествие событием, мы продолжили наше движение. Рядом со мной, погруженный в сосредоточенное молчание, шагал — обычно очень общительный — маленький Беккер. Говорить ни о чем не хотелось, да и не о чем было особенно говорить, но все мысли напряженно вращались вокруг возможных неприятных новостей, с коими, несомненно, было связано не вполне обычное появление среди нас Беккера. Ветер усилился настолько, что понес мимо нас тучи снега и мельчайших колючих льдинок практически горизонтально. К счастью, на этот раз он дул нам в спину. Примерно через час мы оказались в маленькой заброшенной деревушке. Из ближайшей к дороге избы вышли и, ни слова пока не говоря, снова присоединились к нам Кагенек и Ламмердинг. Почти сразу же следом за ними появились Беккер и фон Калкройт, упаковались в свои одеяла, и дожидавшийся их уже прогретый «Кубельваген» мгновенно растворился вместе с ними в разгулявшейся снежной пурге.
Нас догнал Штольц и сразу же прямо спросил у Кагенека:
— Что происходит?
— Чертовски многое. Проклятье! — с ожесточением воскликнул Кагенек. — Русские уже прорвались через Васильевское, и никто не знает, где в настоящий момент их голова, а где задница! Враг может быть где угодно — сзади нас, с флангов, даже прямо перед нами! Придется разослать патрули во все стороны.
— По таким-то сугробам и при такой видимости? — с сомнением спросил Штольц.
— А что делать? Придется… — хмуро ответил Кагенек.
— А что там насчет остального фронта? — не отставал Штольц. — Ведь не может быть, чтобы и везде было так же скверно!
— Мы отступаем от Москвы по всему фронту Группы армий «Центр». Три германских армии — и все повернуты спиной к Москве!
— Положение ухудшилось до самой критической степени, — вставил зачем-то Ламмердинг в той же минорной тональности.
— А самое гнусное в том, — взорвался наконец Кагенек, — что почти все наши генералы смещены со своих должностей…
— Как?! — удивленно вскинул брови Штольц. — И Браушиц?
— Да.
— И Гудериан? — Да.
— А фон Бок?
— Тоже.
— А Клюге?
— Фельдмаршал Клюге — чуть ли не единственный, кто остался от всей этой старой гвардии. Он уже принял у фон Бока командование Группой армий «Центр». Штраус освобожден от командования 9-й армией, Рунштедта больше нет, Хота — тоже, даже у Аулеба забрали его 6-ю дивизию…
— Тогда кто же, черт возьми, нами теперь командует, если не осталось ни одного генерала?! — недоуменно воскликнул Штольц и даже схватил при этом Кагенека за руку, а все мы остановились от этого вопроса как вкопанные, не замечая, что вокруг нас разыгралась тем временем уже целая снежная буря.
— Это рождественский подарок, господа, — как никогда серьезно проговорил Кагенек. — Теперь у нас новый командир.
— Кто же?! — нетерпеливо воскликнул Штольц.
Кагенек натянул потуже на уши свою Kopfschutzer и, строго глянув на Штольца, четко и внятно произнес:
— Единоличное командование всем германским Вермахтом принял на себя ефрейтор Адольф Гитлер.
Наташа Петрова
На какую-то минуту — если не считать завывания ветра — повисла гробовая тишина, нарушенная в конце концов Штольцем:
— Что ж, с этим придется смириться. А каковы же приказы нашего нового командира?
— Прекратить наше отступление, невзирая на атаки русских, — без всяких эмоций произнес Кагенек. — Шестой и еще какой-то одной дивизии надлежит немедленно занять линию обороны перед Старицей. Это будет называться «линией Старицы». И с этого рубежа — ни шагу назад.
— А где именно находится эта «линия Старицы»? — спросил Штольц. — Я что-то никогда не слыхал о такой. И в любом случае как мы можем сформировать непрерывную линию обороны в такой беспорядочной ситуации? Я бы сказал, что это попросту невозможно.
— Ты, как всегда, наблюдателен, Штольц! — саркастически заметил Ламмердинг.
— Заткнись, глупец! — гневно рявкнул вдруг Штольц. — Положение и так достаточно скверное, без твоих дурацких шуточек!
— Положение воняет как канализация, и все мы по уши в дерьме, — отозвался Ламмердинг. — Я достаточно понятно изъясняюсь, Штольц?
Штольц недовольно пробурчал что-то сквозь застегнутую на лице, заледеневшую Kopfschuster и пошагал обратно к своей роте, раскачиваясь как огромный пингвин.
Ламмердинг и Беккер немного поотстали от нас, и, пользуясь случаем, пока мы одни, я спросил у Кагенека:
— Что ты думаешь по поводу этой «линии Старицы»?
— Тут и думать особенно нечего. Насколько я понимаю, «линия Старицы» — это всего лишь линия, нанесенная недавно на карту в ставке фюрера в далекой Восточной Пруссии. Она соединяет собой ряд деревень, которые для них там, в ставке, не более чем названия на карте. По словам оберста Беккера, линия эта нанесена даже без какого бы то ни было соотнесения с физическими особенностями местности.
— Как вообще может кто-то, сидя в Восточной Пруссии, знать, каковы здесь реальные условия?! — риторически воскликнул я.
— А теперь Гитлер еще и пытается подражать Сталину, — продолжил Кагенек. — Он издал прямой приказ — по некоторым причинам я пока просто еще не упомянул о нем, — чтобы мы сжигали каждую русскую деревню перед тем, как оставить ее.
