Ю. Герасимов - Черкасов
Неудобен был костюм, Черкасов с трудом привыкал к нему. Оператор Москвин требовал в самых стремительных, эмоциональных сценах становиться лишь на отмеченные на полу линии. Но дело все-таки пошло на лад. Большую помощь начал оказывать Черкасову в работе дублер Владимир Васильев, бывший цирковой комик, талантливый мим.
Черкасов внимательно изучал отснятый материал, фиксировал все свои промахи и ошибки, исправлял их. Большую творческую радость доставляло ему общение с главным его партнером — Толубеевым. Опыт многолетней совместной работы в театре очень помогал им. И все же Черкасов безумно уставал. Его рабочий день длился 12—14 часов. Артист невесело шутил:
— Согласен подписать контракт на несколько картин, где мой герой лежит в постели больной или находится в летаргическом состоянии и лишь только в последней части фильма наконец выздоравливает…
Натурные съемки должны были проходить в Крыму. Там уже главный художник фильма Е. Еней подыскивал место для строительства «Ламанчи». Долго длились поиски подходящего коня на роль Росинанта. Наконец-то из Крыма пришла весть: Росинант найден — белый конь по кличке Орлик, принадлежащий симферопольской артели «Строитель». А Черкасов в Ленинграде отправился в зоологический сад, чтобы познакомиться и с другим своим четвероногим партнером — львом Василием Цезаревичем. Лев не обратил на Черкасова никакого внимания, у артиста новое знакомство тоже не вызвало особого восторга. «Молодой, а какой уже здоровенный льви-на», — думал он у клетки.
В конце апреля съемки в Ленинграде закончены. В начале мая группа «Дон Кихота» прибыла в Крым, где в районе Коктебеля под руководством Енея уже была выстроена «Ламанча».
Крым встретил ленинградцев неприветливо-холодной погодой. Большим огорчением явилась для всех серьезная болезнь Андрея Николаевича Москвина. Он рекомендовал Козинцеву молодого оператора А. Дудко.
Начались пять месяцев изнурительных натурных съемок. Холод сменила невыносимая жара. Июньским днем Черкасов записывал в дневнике: «Встаю ежедневно в 4.30 утра. Обедаю в 7 часов вечера, ложусь спать в 10. Грим Толубеева занимает сорок пять минут, мой грим — один час сорок пять минут. Заболел Васильев. Обязанности дублера буду выполнять сам… Мы при всех обстоятельствах стараемся создать веселую атмосферу, которая помогает творить».
Термометр показывал 50°. Латы Дон Кихота раскалялись, но Черкасов пробовал шутить:
— Так кому здесь надо зажарить яичницу?
Удивительное мужество проявил артист во время съемок сцены со львом. Сначала предполагалось снять этот эпизод через стекло. Но лев, наверное тоже измученный жарой, начал лизать стекло, оставляя на нем следы, и преграду между артистом и хищником пришлось убрать. Черкасов был совершенно мокрым и от жары и от волнения, но ради выразительности кадра он шел на риск и подвигался ко льву все ближе и ближе. На съемку сцены со львом ушла почти неделя.
«Самое удивительное во всем этом, — записывает артист 9 августа, — что у меня только теперь начала по-настоящему вырисовываться внутренняя сущность моего героя. Только теперь, в эту страшную жару, в этой съемочной суматохе, я почувствовал так называемое зерно образа, почувствовал опору, творческую свободу и крылья для дальнейшего полета. Почему же потребовался такой большой период для того, чтобы правильно „сесть в седло“ своей роли? Почему же так поздно я пришел к истине своего образа?» Черкасов считал, что не надо было ему начинать съемки с таких «эмоционально-взвинченных» сцен, как «Постоялый двор», избиение Дон Кихота каторжниками… Для того чтобы найти внутреннюю сущность образа во всем его гармоническом целом, ему были необходимы сцены, в которых Дон Кихот действует более уравновешенно, говорит негромко, мягко, доверительно.
Еще в Ленинграде Черкасову было обещано, что сцена битвы с ветряными мельницами будет сниматься при помощи рир-проекции, то есть ему не придется взбираться на крутящееся крыло и висеть вниз головой. На деле все оказалось гораздо хуже. В Крыму речь о рир-проекции уже не заходила. На общих планах был снят Васильев, на средних и крупных должен был сниматься сам Черкасов. Под костюмом укрепили парашютные лямки и за них пристроили артиста на высоте шестнадцати метров. Заскрипело старое крыло, завертелось сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Когда оператору понадобилось сменить объектив, несколько минут Черкасов висел вниз головой.
…Дон Кихот. Фрестон бродит возле. Сразим его — и освободим весь мир. Вперед, вперед, ни шагу назад!.. Ах, вот ты где!
Санчо. Кто, ваша милость?
Дон Кихот. Фрестон стоит на холме и машет ручищами! О, счастье! Он принимает вызов!
Санчо. Ваша милость, это мельница!
Дон Кихот. Стой на месте и не вмешивайся, коли не можешь отличить волшебника от мельницы. О, счастье! Сейчас виновник всех горестей человеческих рухнет, а братья наши выйдут на свободу. Вперед!
И вот мельничное колесо равнодушно вздымает к небу жалкую фигуру Дон Кихота. Седые волосы рыцаря всклокочены ветром, глаза широко открыты. Но в голосе его звенит ликование:
— А я говорю тебе, что верую в людей!.. Победит любовь, верность, милосердие!.. Ага, заскрипел! Ты скрипишь от злости, а я смеюсь над тобой! Да здравствуют люди! Да погибнут злые волшебники!..
Тяжелые условия на съемках, бытовая неустроенность не отвлекали артиста. Черкасов продолжал размышлять о характере своего героя, искать все новые и новые актерские средства для передачи того, что он считал главным в образе Дон Кихота, — его гуманизма.
В середине октября съемки возобновились уже в Ленинграде, в павильонах «Ленфильма».
…Избитый каторжниками, униженный на постоялом дворе, совсем больной возвращается Алонсо Кихано в свой дом. Глубокой ночью, когда кругом все спят, один в своей комнате он всматривается в темноту, и вдруг в его ушах начинают звучать голоса:
— Рыцарь, рыцарь, ты на свободе, а мы в оковах!..
Дон Кихот приподнимается на постели, сжимает
худыми руками виски:
— Кто это?
И голоса начинают перебивать друг друга:
— Я бедный старик, которого выгнали из дому за долги…
— Рыцарь, рыцарь, мой жених поехал покупать обручальные кольца, а старый сводник ломает замок в моей комнате…
— Рыцарь, нас продали людоеду, — жалуются детские голоса, — мы такие худые, что он не ест нас, а заставляет работать…
Вся комната заполняется вздохами, стонами, тихим звоном цепей. Люди зовут на помощь, умоляют о спасении. И Дон Кихот не может оставаться в бездействии. Он встает с постели и медленно идет к сундуку с доспехами. Медный бритвенный тазик сияет на его седой голове…
