Ханну Мякеля - Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского
Я меняю тему разговора и опять спрашиваю о будущих круглых датах, как же иначе; о том, намечаются ли в декабре большие торжества. Но на это он не отвечает… Я чувствую, что Эдуард не хочет говорить о своем старении, но спрашиваю, тем не менее, снова — таков уж я теперь. И Эдуард в конце концов не сердится, а лишь вздыхает: «Да. Мне скоро семьдесят лет. До последнего времени я чувствовал себя тридцатилетним, но именно с того же самого последнего времени я чувствую себя пятидесятилетним. Почти все серьезные люди, даже сорокалетние, кажутся, тем не менее, старше, чем я».
На этом о возрасте все. И следует продолжение:
«Чего бы я еще хотел от жизни? Надо подумать. Хочу построить большой дом, а поблизости от него выкопать пруд. Не домище, но чтобы он все-таки был большой. (Что в начале 2008 года и произошло.) Еще у меня есть две-три мечты юности и дерзкая мысль. Было бы неплохо вернуться к ним. Я бы с радостью сделал еще ребенка или взял из детского дома. Но жена не хочет. Хотел бы руководить телевизионной станцией, ориентированной на детей. И мечтаю, что увижу пришельца из космоса.
Все, дорогой Ханну. Ну и вопросы у тебя были! Я даже устал. Ты бы лучше спросил: «Какие у вас творческие планы?» Это самый легкий и противный вопрос. Его журналисты чаще всего задают».
И затем еще два знакомых слова и подпись: «Привет. Пока. Твой друг Э.У.».
Дружба и любовь так пока и не получили определений. Ничего, это Эдуард сделает позднее, сначала по-ребячески отвергнув мой вопрос: «Гриша Горин, наш великий юморист, написал как-то в одном скетче: «Если у вас спросят, в чем разница между мужчиной и женщиной, то отвечайте: в нашей стране разницы нет». Еще подумав, Эдуард, однако, добавляет: «Любовь — философская, дружба — интеллектуальная вещь. Любовь — это как болезнь. Я люблю, и все тут, ничего не могу с этим поделать. А дружба исходит из разума. Я могу понять или объяснить, почему завожу дружбу с одним, а с другим нет».
Может, из-за дружбы я все никак не могу закончить. Поэтому в конце декабря 2007 года я посылаю «самые последние-распоследние» вопросы — их поменьше, но по-прежнему они направлены на выяснение, например, смысла жизни, не больше и не меньше. И Эдуард не сдается, он решил выдержать. Он размышляет с минуту и излагает мне затем свои быстрые и сжатые мысли:
«Люди живут на земле потому, что это кому-то нужно. Кому — не знаю. Может, Богу, может, космосу. Сами люди на этот вопрос не отвечают. Я тоже человек. И тоже не отвечу.
Сам я живу, чтобы спрашивать не почему, а для чего. В основе своей, наверно, для того, чтобы детей мои книги наводили на какие-нибудь хорошие мысли».
Совсем под конец Эдуард опять возвращается к рассмотрению понятия «счастье». Бывает ли у человека счастье? Возможно, иногда бывает:
«Счастлив ли я? Признаюсь, что да. Если по пунктам. Когда мне в доме подключают водопровод, я радуюсь — ведь в доме опять будет вода. Какое счастье. Раньше воду носили ведрами даже на верхние этажи. Нарубили дров и сожгли их, теперь и тепло, само собой, в дом придет. Разве это не повод для радости?..»
Через несколько недель мы опять сворачиваем на эти же темы, когда наконец сидим лицом к лицу в Хельсинки, в моем рабочем кабинете на улице Фредрикинкату. Промчалось почти два года с того времени, когда мы виделись, но этого не замечаешь: мы по-прежнему смотрим как бы в одно и то же зеркало. Мы видим друг друга, сравниваем и выводим из наших наблюдений заключения. И тот, и другой живы и чувствуют себя, очевидно, хорошо.
Стоит современный финский январь, его конец — самое холодное время года. Теперь это означает дождь и мокрый снег, сумрачные, темные дни и постоянный паводок в Ситарлаской долине; там все еще плавают лебеди и теперь совсем не улетают. Порой, бывает, выдастся какой-нибудь короткий момент поморозней, но лишь изредка. Европейская зима пришла, словно чтобы остаться.
Можем ли мы на это повлиять? Одновременно и помимо прочего мы говорим и об этом; а вообще опять перебираем понятия. Можем, если уменьшить трафик, вдруг говорит он, прирожденный автомобилист. И остается размышлять над этим уравнением. Но вскоре Эдуард уже думает и над понятием счастья, и над будущим. Сразу находится мнение и о президентских выборах: «На выборах есть все, и комедия, и разнообразный трагизм. Но факт, что выборов нет, потому что нет кандидатов. И все знают конечный результат». Он говорит, что рассуждает очень по-русски, отмечая: «Если сейчас дела идут хорошо, то завтра пойдут хуже». И восхищается итальянцами, от которых недавно услышал такую фразу: «Если сегодня дела идут хорошо, то завтра пойдут еще лучше!»
Неужели на этом и закончатся мои путешествия? Значит, таков Э. У. — своего рода Европейский Союз в России?[4] Эта своеобразный микст из плюшевого мишки, Чебурашки, Вуди Аллена, Рюмю Ээту, Пушкина и трактора. И особенно маленького любопытного мальчика, который так долго искал свою настоящую маму.
Смотрю присланные Толей на DVD передачи, которые делались в России в честь юбилея Эдуарда. У людей на улице берут интервью, все его знают, за исключением одной брюзгливой женщины. Но женщина — вылитая Шапокляк, та самая ведьма! Некий молодой человек говорит об Эдуарде: «Наш советский российский; новый наш человек», и эти слова в его устах — действительно доброжелательное и гордо выраженное определение.
Все без исключения знают Гену, Чебурашку и Дядю Федора. Интервьюируют людей, которые знакомы с Эдуардом десятки лет. Александр Курляндский: «Про Эдуарда можно было бы сказать, что это был l’enfant terrible. Он всегда все делал не так». А Юрий Энтин резюмирует: «Он говорит то, что думает». Владимир Войнович награждает Эдуарда эпитетом «агрессивный поэт». Повторяется слово «хулиган», часто из уст самого Эдуарда. Актер Олег Табаков под конец констатирует, что Эдуард остался самим собой, сохранил свое «я». И что он «пишет истории о живых душах».
На следующих кадрах Эдик ходит по Переделкино, чистит лес от мусора и пустых бутылок вместе со своими детьми и внуками. Весь крошечный клан в сборе: дочери Тане почти сорок лет. Ее дочь Катя тоже скоро будет взрослой; зато Танин сын от нового брака, тезка Эдуарда, еще в том возрасте, когда носят непромокаемые комбинезончики. Маленький Эдуард тоже берет пустую бутылку, кладет ее в пластиковый пакет и тащит пакет в мусор — учится таким образом чему-то новому, нацеленному на будущее. Света и Ира — барышни-подростки — опять вместе с отцом. К счастью для всех — и для них, и для самого отца.
А затем передача заканчивается, Эдуард пропадает, и камера смотрит на пустую дорогу, по которой уехала машина.
Если сам Эдуард, живущий быстрой жизнью, порой и исчезает из поля зрения, если его временами трудно застать, — в руках, к счастью, остается другое: его книги. Они где-нибудь да найдутся: если не дома, то в библиотеке, у букинистов, в книжных магазинах или, может быть, на полках у знакомых. Книги — это картины, которые можно рассматривать под разными углами зрения. Картины могут висеть на разном фоне, на разных стенах, их можно вставлять в разные рамы. Они по-разному кадрируются, представляют какие-то вещи в новом свете. На картинах всегда замечаешь что-то новое. Уж такие они «успенские».
