Жорес Медведев - Из воспоминаний
Ведь именно у Генриха Бёлля, социалиста и демократа, нашел первый приют на Западе Александр Солженицын. Отчего же возникла такая враждебность между западными интеллектуалами и большинством советских эмигрантов? Почему при посещении США А. И. Солженицын не только не выразил солидарность американскому диссиденту № 1 Даниилу Эллсбергу но, напротив, высказал удивление: как это человек, обнародовавший во время американо-вьетнамской войны секретные документы Пентагона, продолжает жить на свободе, а не сидит на электрическом стуле?
Все дело здесь именно в левых настроениях западных интеллигентов, которые защищают человеческие и политические права советских диссидентов, но отнюдь не хотят принимать все их призывы и пророчества. Имея в виду «мудрецов и либеральных мыслителей Запада, забывших значение слова “Свобода”», Солженицын вопрошал: «Почему люди, беспрепятственно реющие на вершинах свободы, вдруг теряют вкус ее, волю ее защищать и в роковой потерянности начинают почти жаждать рабства? Почему общества, коим открыты все виды информации, вдруг впадают в летаргическое массовое ослепление, в добровольный самообман?.. Откуда происходит боязливость профессоров оказаться не в модном течении века, безответственность журналистов за метаемые слова, всеобщая симпатия к революционерам; немота людей, имеющих веские возражения, пассивная обреченность большинства?». [131]
Особую ненависть к западной либеральной интеллигенции высказывает постоянно Владимир Максимов, которого приветствовали на Западе как человека, способного отвратить западную молодежь и интеллигенцию от «модных» левых идей. Эта задача оказалась не под силу максимовскому «Континенту», и Максимов теперь негодует против «полчищ полуобразованной духовной саранчи с услужливыми перьями наперевес», которые расчищают будто бы восточному тоталитаризму путь для агрессии.
Имея в виду именно западную интеллигенцию и западную либеральную печать, Максимов пишет: «При помощи самых модных средств массовой информации, многотиражной печати, радио, телевидения – они, эти мелкие бесы бездуховности, с наглым цинизмом выдают белое за черное, убийц за потерпевших, грабителей за ограбленных. В надежде на свои тридцать сребреников они готовы с пеной у рта доказывать, что ГУЛАГ – только досадная издержка на пути к социальной гармонии, что иноземные танки на улицах суверенных государств – это естественный акт предосторожности в собственной „сфере влияния“, и что трупы беглецов у Берлинской стены и в водах Гонконга – всего лишь ничтожный моральный взнос демократии в счет „всеобщей разрядки напряженности“. [132]
Не намного же изменился и стиль, и пафос, и даже направление этих гневных филиппик Максимова с тех лет, когда он работал одним из редакторов советского журнала «Октябрь»!
Разумеется, Максимов совершенно не прав, когда обвиняет западную интеллигенцию в цинизме, бездуховности и продажности. Основная часть этой интеллигенции поддержала разоблачение сталинских преступлений, осудила оккупацию Чехословакии, эксцессы «культурной революции» в Китае, репрессии против советских диссидентов в 60–70-е годы. Одновременно эта же интеллигенция выступает против беззаконий и злоупотреблений властью в самом западном мире, да и в странах «третьего мира», проявляя при этом немалое мужество и энергию. Но надо иметь в виду, что возможности этих людей ограничены, и они никак не могут (а часто и не желают) делать многое из того, что требуют от них советские диссиденты. Ибо западная интеллигенция действительно располагает большей информацией не только о том, что происходит сейчас в СССР, но и о том, что происходит в других странах нашей многострадальной планеты.
Но тут в сознании некоторых советских эмигрантов опять начинает действовать порочная (а порой и просто аморальная) логика мессианства. Раз уж «Россия – ключевая страна ХХ-го века», которая «может спасти весь мир и услышать голос Бога», то в первую очередь и любыми средствами надо «спасти» Россию. Пусть в Индонезии томятся в лагерях без суда и следствия сотни тысяч заключенных, пусть льется кровь в Чили, Аргентине и Никарагуа, пусть свирепствует тайная полиция иранского шаха, пусть даже в Китае невинно страдают миллионы человек – все это печально, но все это не должно отвлекать внимания от преследований диссидентов в России, ибо то, что происходит в России, важнее для судеб человечества, чем все то, что происходит в других странах мира. И если Запад не будет «спасать» Россию, а будет продолжать сотрудничать с современным режимом СССР, то скоро все либеральные политики Запада будут сидеть как «военные преступники» на скамье подсудимых в Нюрнберге.
Об этом не раз говорил Вл. Максимов еще до отъезда на Запад. Он продолжает кликушествовать об этом же в Париже и Лондоне: «Нас, многих прибывших на Запад интеллигентов России и Восточной Европы, часто называют прямолинейными идеалистами. Может быть, это действительно так. Может быть, мы и вправду выглядим здесь этакими мастодонтами морального романтизма. Но, наверное, именно в силу этого, мы твердо верим в торжество второго Нюрнберга. Мы верим, что все эти вольные или невольные помощники наших палачей будут сидеть с ними на одной скамье. Мы не забывали и никогда не забудем каждого из них поименно. Как говорится, человечество должно знать своих негодяев!» [133]
Не думаю, что, читая подобные речи Максимова или Солженицына, западные интеллектуалы называли бы их «прямолинейными идеалистами» или «моральными романтиками». В одной из статей, которая распространяется в русских кругах на Западе (но написана, возможно, в России) можно прочесть: «…За познание добра и зла человек заплатил изгнанием из рая. Плата за него и поныне остается непомерно высока. Многие поэтому отворачиваются, многие закрывают глаза, не желают слышать, видеть и тем более говорить. К чести Максимова должно сказать: он не отвернулся, он постарался увидеть и сказать. Однако страдания, видимо, столь ожесточили его, что он перестал отличать Добро от Зла, не знает, где Добро и в чем Зло. Это самая безысходная и безнадежная потеря для человека, тем более – писателя. Самый мучительный итог и бесплодность горького поражения» (из эссе Серг. Елагина «Кровожадное христианство Владимира Максимова», рукопись).
Разумеется, я не разделяю взглядов Солженицына и Максимова на западную интеллигенцию, со многими из представителей которой я познакомился в последние годы лично во время их поездок в СССР. Мне приходилось много раз беседовать в Москве с учеными-советологами, весьма далекими от идей социализма и коммунизма. Это новое поколение советологов вызывает уважение объективностью и независимостью своих суждений. Они могут вносить и уже вносят большой вклад в изучение советской истории, ибо для них не существует «запретных тем». Я с большим уважением отношусь к усилиям западных левых интеллектуалов, а также социалистов и коммунистов, хотя и не разделяю всех их концепций. Я стараюсь рассказать им, как умею, о трагическом опыте нашей страны, о злодеяниях и преступлениях прошлого. Но я делаю это не для того, чтобы они перестали верить в социализм, а чтобы они не повторяли наших трагических, но отнюдь не фатальных ошибок.
