Аркадий Белинков - Юрий Тынянов
Но еще до того, как Тынянов написал не без вульгарно-социологического влияния повесть "Восковая персона", он написал роман "Кюхля", в котором тоже были монстры.
Для того чтобы понять вульгарно-социологический генезис монстров "Восковой персоны", необходимо сравнить их с монстрами "Кюхли".
Слова "монстр" в романе Тынянова нет.
В "Кюхле" о чудовищах и уродах написано полстраницы, из которых лишь четыре строчки, собственно, о чудовищах и уродах, а остальное о людях, которые смотрят на них.
Героя романа завела в дрезденскую кунсткамеру любовь не к чудовищам и уродам, а любознательность умного путешественника и глубокий интерес к "толпе простого народа".
Вот что видит в кунсткамере Кюхельбекер: "двух великанов, восковых чучел, морского льва, благовоспитанного, умного, который - чудо из чудес говорит немецким языком и, как уверяют, даже нижнесаксонским наречием". Но главное не великаны, не восковые чучела и даже не морской лев, а "простой народ", который видит "карикатурные изображения" "безмолвных правителей Европы" и готов броситься к "безумному Занду", который при них убивал Коцебу". Монстры в "Кюхле" написаны, разумеется, не только потому, что герой любит "вмешиваться в толпу простого народа и замечать характер, движение, страсти" своих "братьев". Главное, Тынянов экспонирует "карикатурные изображения" "правителей Европы", карающего Занда, покаранного Коцебу, а через пять лет в "Восковой персоне" - заспиртованных уродов.
Резкая непохожесть кунсткамеры "Кюхли" на куншт-камору "Восковой персоны" - это непохожесть взглядов писателя на одни и те же вещи в разные годы его жизни.
Ошибочность исторической концепции породила противоречивость художественных приемов. То, что было естественно для эпохи Павла, оказалось неверным для Эпох Петра и Николая. Уравнение в правах большого и малого, живого и мертвого, важного и второстепенного кончается бесплодностью, бесполезностью любого исторического деяния. Прием "Подпоручика Киже", оказавшийся вне истории, потерял свою соотнесенность с материалом и превратил бы "Малолетного Витушишникова" в анекдот, а "Восковую персону" в социально-экономическую мистерию, если бы в них не было могучего искусства, растворяющего ошибочную концепцию.
Писатель пытается доказать тезисы, которые доказать невозможно и которые в самих рассказах теряют значение рядом с тем, что в них есть, кроме предвзятой и ошибочной схемы исторического процесса.
Рассказы "Малолетный Витушишников" и "Восковая персона" приобретают совсем иное значение, когда, кроме предвзятой и ошибочной схемы, в первую очередь бросающейся в глаза, обнаруживаются реальная история и реальные люди. И тогда оказывается, что в анекдоте про Николая рассказано не только о пустяках, а в мистерии о Петре не только об ужасах.
Пустяки, рассказанные про Николая, использованы как прием для того, чтобы сообщить о важнейших вещах. Эти пустяки оказываются метафорой важнейших вещей. Превращает пустяки в важнейшие вещи ирония.
Стилистический прием, с помощью которого притворно-насмешливо утверждается противоположное тому, что имеется в виду на самом деле, ирония - используется писателем для того, чтобы, говоря о николаевской России устами современника событий, сказать противоположное тому, что имеется в виду на самом деле.
Ирония, сатира дали возможность литературе говорить обществу, которое обожает, чтобы ему говорили только, какое оно замечательное, такие вещи, которые в другом жанре ей никогда не дали бы и шепнуть. А если бы, зазевавшись, и дали, то, придя в себя, разорвали бы шепнувших в два счета. Лишь потому, что существует такой способ литературной речи, могли сказать почти все, что хотели, Аристофан, Ювенал, Лукиан, Боккаччо, Эразм, Брант, Рабле, Сервантес, Мольер, Свифт, Вольтер, Бомарше, Гейне, Крылов, Грибоедов, Гоголь, Щедрин. Незадушенная сатира живет века, и даже в самые гнусные годы истории, когда все сожжено, сожрано, вытоптано и забито, только потому, что тем, кто обожает, чтобы все говорили, какие они замечательные, и в голову не приходит, что это про них. Ведь сатира про злодеев и дураков, а при чем же они?
В "Малолетном Витушишникове" рассказано противоположное тому, что имеется в виду на самом деле.
Пустяки, рассказанные писателем, отнюдь не пустяки, а нечто противоположное им.
В "Малолетном Витушишникове" пустяки использованы для того, чтобы рассказать о важнейших вещах.
В нем рассказано о судьбах людей и империи, но писатель в сложных дипломатических комбинациях произведения поднимает в своем бокале не великие исторические события, а портвейн или мадеру.
И тогда оказывается, что только обычный человеческий поступок в обычных жизненных обстоятельствах может объяснить смысл и причину исторического события.
Писатель показывает категории социальной психологии.
Для того чтобы показать, что такое страх, охвативший николаевскую Россию, писатель показывает страх перед частным приставом, за которого принимают императора. Воображение должно подсказать читателям, что же такое страх перед императором, если частный пристав вызывает ужас.
Для того чтобы показать, что такое субординация в николаевской России, в бюрократическом государстве, Тынянов не показывает подчиненных, тянущихся перед начальством, а вводит в обычный день обычный, стоящий в ряду других эпизод. Император среди общего порядка, фрунта и равнения обнаруживает раздражающий диссонанс в виде не облаченных в форму кормилиц. Высочайше предписывается: ввести форму.
И для того чтобы показать, что такое николаевское государство, деспотическая монархия, сгнившее самовластие, диктатура страха и подкупа, писатель усаживает императора и придворных за карточный стол.
Николай и его партнер разыгрывают целую историческую эпоху.
Император играет по le systeme Nicolas, которая всегда выигрывает и кажется безупречной, когда партнер напрягает все свое умение, чтобы проиграть.
Le systeme Nicolas оказывается хороша только в том случае, когда партнер играет в поддавки.
Но если партнер играет серьезно и не боится Николая и его системы, то он выигрывает.
Все было хорошо, пока Россия играла с Николаем в поддавки. Но Европа не пожелала играть так. Наполеон III, Пальмерстон и Омер-паша играли серьезно. Николай, начавший по своей системе Крымскую кампанию, проиграл игру, le systeme Nicolas взлетела на воздух, и, умирая (вероятно, самоубийство)*, он сам начал кое-что понимать. Его последние слова наследнику были: "Принимай команду. Она не в полном порядке".
* Внезапная смерть Николая I, человека гвардейского здоровья, в дни тягчайшей военной катастрофы поразила всех и вызвала много толков. Николаю предстояло подписать позорный мир, капитуляцию. Человек, уверенный сам и сумевший уверить очень многих в своей непогрешимости, непобедимости и пр., не мог подписать какую-то капитуляцию. Ряд авторитетных историков настаивает на самоубийство. См.: "Заметки Н. К. Шильдера о восстании 14 декабря и имп. Николае I" ("Каторга и ссылка", 1925, кн. 15, стр. 148-153); А. Пеликан. Во второй половине XIX века ("Голос минувшего". 1914, № 2, стр. 118-121); Н. Шелгунов. Воспоминания (М. - Пг., 1923, стр. 26, 66); Н. С. Штакельберг. Загадка смерти Николая I (сб. "Русское прошлое", 1923, кн. I, стр. 58-73); Е. В. Тарле. Крымская война (М. - Л., издательство Академии наук СССР, 1944, стр. 231-239).
