Борис Соколов - Арманд и Крупская: женщины вождя
Перед тем как впасть в бессознательное состояние вечером 26 февраля, Надежда Константиновна произнесла свои последние слова, обращенные к В. С. Дридзо: «Что на свете делается?» Вера Соломоновна успела сообщить ей о приветствии ЦК и Совнаркома, других поздравлениях. Крупская устало закрыла глаза и больше их уже не открывала.
Во времена хрущевской оттепели распространились слухи, что вдову Ленина отравили. Называли и причину: она будто бы собиралась на предстоявшем в марте 1939 года XVIII съезде партии резко выступить против творившегося в стране беззакония. Говорили о торте, будто бы присланном Крупской от Сталина и содержавшем яд. Обе версии, и о способе, и о мотиве отравления, при ближайшем рассмотрении не выдерживают критики. Никто из участников роковой вечеринки, а их было несколько десятков, не помнил никакого торта. Были пельмени, которые запивали киселем. Все ели одно и то же, и Крупская не ела чего-то, чего не ели другие. Скорее всего, или пельмени недостаточно проварились (стол ведь устраивали на скорую руку), или, на несчастье Надежды Константиновны, ей в одном из пельменей попался мелкий костный осколок, который и вызвал воспаление в кишечнике.
Что же касается мотива для убийства Крупской, то он представляется совершенно фантастическим. Если Надежда Константиновна хотела выступить против репрессий, почему ей понадобилось выжидать до 1939 года? Почему она не выступила раньше, скажем, в защиту близкого ей Зиновьева? Да и не могла Надежда Константиновна не понимать, что открытое выступление против репрессий, прямое обвинение в беззакониях лично Сталина означало верную гибель или, в лучшем случае, заключение в сумасшедший дом, как произошло в свое время с бывшим членом президиума ЦКК Ароном Александровичем Сольцем.
Общие же слова о «перегибах» органов НКВД никого испугать не могли и вполне укладывались в очередное изменение политики партии в связи с недавним снятием Ежова. Да и какую угрозу могла представлять для Сталина семидесятилетняя старушка, давно уже не игравшая никакой политической роли, зато еще при жизни ставшая частью ленинского мифа?
Замечу, что существует народное поверье: день рождения нельзя праздновать раньше календарной даты, это может принести несчастье. Ни Крупская, ни другие старые большевики, пришедшие ее поздравить, ни в Бога не верили, ни просто суеверными людьми не были. Как знать, не поколебало ли их материалистические убеждения трагическое происшествие с Надеждой Константиновной?
После смерти все три члена знаменитого «красного треугольника» нашли вечный покой в одном и том же месте. Ленин — в мавзолее на Красной площади, Арманд — рядом, в могиле у кремлевской стены, а Крупская — в самой этой стене. Все трое встретились вновь, и теперь уж навсегда. Их имена в нашей памяти неразрывно связаны друг с другом. Говорим о Крупской и тут же вспоминаем Ленина и Инессу Арманд. Говорим об Инессе, и тут же в памяти возникают Крупская и Ленин.
Теперь, когда мое повествование подошло к концу, хочется поразмышлять над вопросом, кому из двух наиболее близких к Ленину женщин любовь принесла больше пользы? Для ответа на этот вопрос необходимо еще раз попытаться оценить личности Арманд и Крупской и представить себе, что бы с ними стало, не встреться они с Ильичом.
Для Надежды Константиновны брак с вождем большевиков, бесспорно, стал счастливым билетом. Благодаря тому, что после Октябрьской революции Ленин стал главой Российского государства, Крупская получила если не всемирную, то, по крайней мере, всероссийскую известность, занимала высокие правительственные посты, входила в ЦК партии. Ради положения «первой дамы» Советского государства, ради причастности к великому вождю и складывающемуся вокруг него мифу можно было смириться с ощущаемым равнодушием мужа к ней как к женщине, удовлетвориться положением «товарища по работе».
Никакими особыми талантами Крупская не была отмечена, кроме революции, ничем заниматься не умела, даже домашнее хозяйство не могла толком вести. Только революционная работа давала ей шанс занять не последнее место в жизни, каким-то образом самореализоваться. Ведь и педагогической деятельностью в отрыве от революционной Надежда Константиновна почти не занималась. Даже когда была учительницей в рабочей школе, больше думала об организации марксистского кружка среди своих учеников.
Но не сделайся Крупская женой Ленина, так бы и осталась партийным функционером среднего звена. После 1917 года заняла бы какую-нибудь второстепенную должность в одном из многочисленных горкомов и обкомов или в том же наркомате просвещения. И неизвестно, кстати, смогла бы она все же устроить личную жизнь. Может быть, и при этом варианте судьбы наша героиня благополучно миновала 37-й год, а может, без защиты ленинским именем, сгинула бы в ГУЛАГе. Кто знает… Но в одном можно быть уверенным: имя Надежды Константиновны Крупской упоминалось бы только в специальных исследованиях, посвященных истории партии большевиков в дореволюционный период. И вряд ли бы была написана ее биография.
Иное дело — Инесса Арманд. У нее были задатки хорошей пианистки, неплохой литературный стиль. Если бы Инесса развивала эти таланты, то вполне могла бы стать известной пианисткой или писательницей. В ее архиве, кстати сказать, сохранилась незаконченная пьеса «Деникинцы». Правда, это не более чем революционная агитка.
Инессе была присуща рефлексия, сомнения в том, всегда ли революционеры обладают нравственной правотой. И, не будь столь мощного влияния личности Ленина, вполне можно себе представить иной вариант судьбы Арманд. Инесса разочаровывается в конце концов в революции и большевиках, возвращается в свою родную Францию, обращается к миру литературы и искусства, создает нетленные шедевры, находит свое счастье с каким-нибудь артистом или писателем, живет долго… И, быть может, мы знали бы Инессу Федоровну не как любовницу Ленина, а как выдающегося деятеля французской или русской культуры XX века?
А сам Ильич, испытывал ли он какое-нибудь влияние со стороны любимых женщин? Боюсь, что по большому счету нет. Ленин мог быть нежен в письмах к Инессе, заботиться о здоровье Крупской, равно как и других своих партийных товарищей, но никогда под влиянием чувств не отступал от раз избранного пути, не отказывался от новых жертв, не миловал тех, кого полагал необходимым уничтожить. Вся жизнь Ленина была подчинена революции. Любовь в этой не очень долгой жизни занимала сугубо, подчиненное место.
Ни одной из близких Ленину женщин не под силу оказалось изменить его. Наверное, женщины, способной на этот подвиг, просто не было в мире.
