Федор Раззаков - Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика
А что же Райкин?
Столичный скандал убедил его в том, что переезд в Москву вовсе не гарантирует ему спокойной жизни. Да и уход на драматическую сцену был чреват тем, что он мог растерять своих многочисленных поклонников, причем не только в низах общества, но и в его верхах, где его ценили прежде всего за его шутовство (то есть власти был нужен Райкин-сатирик, а не Райкин-трагик). Кстати, о шутовстве.
4 февраля 1971 года на экраны страны вышел фильм Григория Козинцева «Король Лир» по одноименной трагедии В. Шекспира. Как мы помним, Козинцев в середине 30-х был институтским педагогом Райкина, правда, несостоявшимся. Однако к этому человеку наш герой испытывал огромное уважение, во-первых, как к выдающемуся Мастеру своего дела, во-вторых – как к одному из лидеров либеральной еврейской интеллигенции в Ленинграде (в московских киношных кругах таковым считался Михаил Ромм). Напомним, что еще в 1940 году Козинцев ставил в БДТ спектакль «Король Лир» и предполагал пригласить на роль Шута именно Райкина, тем более что тот уже примеривал на свою голову колпак «королевского шута», осененный вниманием самого Сталина. Но из этой затеи ничего не вышло – Райкин в БДТ не задержался.
Когда в конце 60-х Козинцев затеял кинопроект «Король Лир», он пригласил на роль Шута Олега Даля, но в голове, судя по всему, держал судьбу Райкина – великого Шута у трона советских властителей. Тем самым Козинцев отобразил в своем фильме тему, давно его волновавшую, – судьба искусства, попираемого тиранией. Вот что, к примеру, пишет критик Н. Галаджева, оценивая игру Даля в этой роли:
«Его Шут страдал от своего бессилия; он кричал о том, что ему было известно раньше, чем всем, но его никто не слышал, не хотел слышать. Во взгляде, следившем за человеческой слепотой, ощущалась тревога и боль за день сегодняшний, за своего современника… Шут смеется, смешит других, сыплет остротами и каламбурами. Но его амплуа не комик, а трагик; роль, которую его заставляет играть жизнь, – трагична. Однако Даль сосредотачивает внимание не столько на природе дарования своего Шута, сколько на соотношении сил – художник и власть. В природе художника видеть не только само явление, но и его суть. Об этом и говорит Шут на привычном для себя языке. Он разыгрывает перед королем целый спектакль. На самом деле это не просто игра, а битва. И эту битву он проигрывает…»
А вот что писал в своих тетрадях сам Г. Козинцев:
«Олег Даль помог мне еще больше полюбить этот образ. Измученный мальчик, взятый из дворни, умный, талантливый, – голос правды, голос нищего народа; искусство, загнанное в псарню, с собачьим ошейником на шее. Пусть солдат, один из тех, что несут трупы, напоследок пнет его сапогом в шею – с дороги! Но голос его, голос самодельной дудочки, начнет и кончит эту историю; печальный, человеческий голос искусства».
Все сказанное выше могло быть отнесено и к Аркадию Райкину, к его месту в советской культуре. По мнению либеральной интеллигенции, он был тем самым Шутом с печальной дудочкой, который своей музыкой пытался пробудить в советских правителях совесть. Он представлялся либералам как «голос нищего народа», как представитель «искусства, загнанного в псарню», «Шутом с собачьим ошейником на шее».
Выход «Короля Лира» совпал с опалой Райкина, что только усилило эффект от тех параллелей, которые виделись в судьбах двух Шутов: шекспировского и советского. В либеральных кругах удивлялись почти зеркальному совпадению киношных эпизодов с реальной жизнью: например, ударом солдатского сапога по шее Шута в фильме и разносом Райкина, учиненного «солдатами партии» в ЦК КПСС, после которого у артиста случился инфаркт. Однако, как покажет время, была здесь и большая натяжка. Опала Райкина быстро сойдет на нет, уступив место такому восхвалению, которого до этого никогда еще не бывало. Правда, Г. Козинцев до этого времени не доживет – он скончается на пороге этих событий в 1973 году. Но вернемся на некоторое время назад.
Итак, в Москву Райкин тогда так и не переехал, оставшись в родном ему Ленинграде, в своем театре, которым он руководил без малого три десятка лет (с 1942 года). А пьесу Леонида Зорина «Театральная фантазия» взял к постановке Театр имени Вахтангова, причем одну из ролей в нем отдали дочери сатирика – Екатерине Райкиной.
Между тем около года райкинский Театр миниатюр базировался в Петрозаводске. Спектакль «Плюс – минус» был снят с репертуара, и райкинцы репетировали новое представление – «Избранное-71», куда должны были войти старые интермедии, игранные ими ранее в разных спектаклях (плюс несколько новых). Однако Райкин, по велению врачей, на сцену не выходил, следя за репетициями из зала.
В это же время на еврейском направлении произошли судьбоносные события – начался исход евреев из СССР. Заметим, что начало этого исхода датируется тем самым 1971 годом, когда вся еврейская диаспора в СССР живо обсуждала опалу своего выдающегося земляка – Аркадия Райкина. Как будто кто-то специально сделал так, чтобы его сослали в ссылку, а потом разнес среди евреев мысль о том, насколько несправедлива советская власть к евреям. Ведь если она не жалеет таких колоссов, как Райкин, что же говорить о других, менее известных представителях еврейской нации. Как писал А. Солженицын:
«Но какими же, кем ощущало себя большинство советских евреев к концу 60-х годов, к порогу Исхода? Нет, не искажают свои ощущения в ретроспекции те евреи, которые пишут о своем постоянном тогда ощущении угнетенности или стесненности… У многих евреев, при зримо преимущественных – в сравнении с массой населения – материальных жизненных позициях, это ощущение угнетенности все же несомненно было.
Да жалобы евреев культурных – не на экономическое притеснение, а более-то всего на культурное. «Советские евреи пытаются… сохранить размер своего участия в русской культуре. Они отстаивают русскую культуру в себе» (И. Домальский)… И Галич: «Множество людей, воспитанных в двадцатые, тридцатые, сороковые годы, с малых лет, с самого рождения привыкли считать себя русскими и действительно… всеми помыслами связаны с русской культурой»…»
Однако не одно «дело Райкина» всколыхнуло советских евреев. В декабре 1970 года в Ленинграде состоялся судебный процесс над неудавшимися угонщиками самолета: Дымшицем, Кузнецовым и др. На суде эти люди открыто декларировали, зачем хотели угнать воздушное судно (чтобы лететь в Израиль), и ни в чем не раскаивались, хотя им за содеянное вполне грозил расстрел. Впрочем, высшая мера вряд ли была бы применена – советские верхи не были готовы к подобной кровожадности. В итоге все обошлось тюремными сроками. Однако, как писал все тот же А. Солженицын: «Этот суд был новым большим толчком для еврейского самосознания».
