Елена Капица - Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
Как Вы думаете, Вы сможете опять нас вынести после Вашей болезни? Ваша комната Вас ждет, а мы вернемся в самом начале апреля. Целую Вас очень нежно и крепко, не сердитесь на меня, я знаю, что глупая да еще Манилов, но люблю Вас очень, что Вы должны хоть немного чувствовать».
«14 марта 1966 г., Сочи
Дорогая Валентина Михайловна,
Здесь просто рай, погода — хорошее московское лето. Море плещется под окнами. Все начинает цвести. Дом построен прямо над пляжем, в современном стиле, все очень просто и красиво получилось. Самое хорошее, что комнаты совсем звуконепроницаемы, что почти никогда не бывает. Народу — полчище, но среди них ни одного знакомого. Служащие, рабочие, колхозники. Все лечатся. Мы живем тихо, П. Л. уже трудится.
Часто вспоминаем Вас и беспокоимся о Вашем здоровье. Как-то Вы в больнице живете…»
«17 марта 1966 г., Сочи
…Вчера позвонили из Москвы и сказали, что Вам чуть лучше. Как-то спокойнее стало на душе. Все время думаешь: как-то Вам там? У нас чудо как хорошо, тепло, даже когда нет солнца. И так хотелось бы часть этого тепла передать Вам. П. Л. нет, нет-да скажет: как-то там В. М. Видно, его это волнует. А он все сидит и работает. Здесь тихо, никто не тормошит, работать хорошо».
«22 марта 1966 г., Сочи
Дорогая Валентина Михайловна,
Мы с П. Л. поздравляем Вас и шлем свои самые теплые и самые сердечные пожелания скорее увидеть Вас у нас в парке. Подправляйтесь к нашему приезду, т. е. к 5–6 апреля. Как сжимается сердце, думая о вас опять в больнице. Опять и опять все пережитые уже раз ужасы. Здесь хорошо, погода нас балует, бывает прохладно, даже иногда дождь, но все-таки как хорошо из зимы попасть в этот благословенный край. Нам звонят по телефону, и я знаю о всех Ваших бедах, и часто думаем о Вас. Еще раз привет от П. Л. Целую крепко…»
Валентина Михайловна — Анне Алексеевне
«23 марта 1966 г., из больницы
Моя драгоценная — вчера так умучили лечением (без передыха от 6 до 10 вечера), что разрыдалась и захотела в покой вечный. Ночью не спала. 6 раз меняла взмокшие рубашки.
Сегодня утром спустила все 4 шины. Наконец дали камфору, и я пришла в себя.
Опять верю, что увижу вас. Спасибо за открытку. Тамара методична, как часовой, — ежедневно бывает у меня от 1½ — 2 часов. Привозит питье и еду. Герой! Вера Ник. больна гриппом, Терновский тоже. <…> 2 раза был у меня Василенко, 1 раз специально удостоена была, 2 раз — в общем обходе. Он из „великолепных“ Magnifico[179]. <…>
Всё путают. И врачи делают ложные выводы „в медицину“, и защищают ученые степени не быстро, но верно…»
«26 марта 1966 г., Москва, из больницы
Дорогой, драгоценный друг мой любимый, Анна Алексеевна и с неповторимым образом мышления (так, кажется, о нем выразился Сноу) Мажисьен — Миозотис[180]
— Петр Леонидович. Мне не только лучше, но, как видите, в день своего и Ан[ны] Ал[ексеевны] дня рождения позволяю себе некие вольности, а может, и непочтительности.
Я оживаю.
Спасибо за телеграмму.
Меня сегодня с утра навестил В. Н. Терновский с дарами — цветы и книжка стихов Бажана „Итальянские встречи“. Дальше: Тамара в ярко-сиренево-голубых волосах (таких еще не бывало!) с цветами и ½ жареной! (все разрешили есть) курицей. Дальше: Вера Никол. с навагой, цветной капустой, морсом, рисунком 3-летней внучки и 4-мя рассказами Честертона, которые перевела Наташа [Н. Л. Трауберг] для сборника Честертона, котор[ого] она составительница и редактор. Рассказы — дивные, сохраню для вас.
Как много надо поговорить с Вами и почесать за ушком (если Madame разрешит!).
Я еще не совсем уверена, как болезнь подействовала на мой организм и на мою всегда неуравновешенную голову.
Тут обнаружилось, что я говорю на каком-то особом языке: никто не понимает, и думали, что я брежу.
Плохо было очень, очень. Елена Константиновна [Березовская] почти ежедневно забегает ко мне — говорит, что вы ей это завещали.
Они с Евг[ением] Мих[айловичем Лифшицем] неожиданно едут 8-го апреля в туристическую поездку в Западную Африку, Грецию и Италию на месяц.
Много разного и интересного произошло в последнее время, и если это перемешать с больничными впечатлениями, то хочется „приблизиться“ к Честертону.
Хочу шашлык, поджаренный у вас в „Grille“ под красным светом. Хочу видеть Антарктическое семейство во всей красе и всех вместе.
Неужели это все возможно и будет в моей жизни тутошней (земной!)?
Спас меня все же Василенко. Оказывается, в эту клинику со всего Союза ждут места месяцами. Но, в конце концов, все же все очень смешно. Но до чего бывает обидно, противно!
Вот вам мои „глупости“…»
«Всё правда, хоть и 1 апр. 1966 г.
Моя драгоценная, дорогая!
2 письма от Вас получила (одно через Вер. Ник.), и второе сегодня почтой. Раз — два благодарю.
Надеялась (в уголке души) встретить Вас в дверях Вашего дома, но… увы!
Сегодня сказали, что и не видно, когда меня выпишут. (А тут клиника серьезная — всё для науки! И много, слишком много уколов, лекарств и процедур — больному.) К вечеру изнемогаю от усталости. Пока об этом нет речи.
У меня маленькая еще тлеет надежда, что „Дамир все же ошибся!“ Просто мой организм плохо справляется, а антибиотики (вкалывают самые разнообразные 4 раза в сутки по распоряжению Василенко) мало действуют.
Раньше, до антибиотиков, давали при воспалении легких на 6 недель бюллетень.
Вот я думаю, что, может, в эти сроки уложусь.
А вообще-то, конечно, никто ничего не знает, а я утеряла большую часть юмора и злости, что в болезни необходимо.
Скоро, скоро Вы будете в Москве, но… приедете Вы, вероятно, 6-го, а в четверг (вчера, сняли карантин) пускают посетителей от 4–6 вечера, а Вы уже поедете на дачу. <…>
Вот и гадаю: когда же увижу Вас, Вас — добрую, свежую, красивую, разумную и очень привязавшую мое сердце к себе. <…>
Я очень, очень хочу жить и увидеть „активно прекрасный видик“ — Вас и Мажисьена на фоне „активно некрасивого пейзажа“ (в плохую погоду из окон столовой на Николиной Горе)…»
Анна Алексеевна — Валентине Михайловне
«30 апреля 1966 г., Кембридж
…Дорогая Валентина Михайловна, как-то Вы, хорошо ли Вам у нас? Мы долетели очень хорошо, надо сказать, что четыре часа полета прошли очень скоро. Погода была во многих местах очень ясная, в Балтийском морс еще был у берегов лед! Прилетели в Лондон, самолет облетает город кругом. Чудная погода, все как на ладони, город громадный, во многих местах стоят башни — дома, Темза вьется. Вообще, сверху очень интересно, как-то все охватываешь сразу. Абсолютно непонятно, как можно бомбить города, полное ощущение громадной жизни. Интересно, летчики когда-нибудь задумывались над такими вопросами или тогда приходится бросаться самому вместо бомб?
