Дэвид Вейс - Убийство Моцарта
38. Анна Готлиб
Ряды обитых золотой парчой кресел заполняли партер, с потолка свешивались огромные хрустальные люстры, бесчисленные зеркала в серебряных рамах украшали стены, на алых портьерах красовались императорские орлы Габсбургов. Но Бургтеатр был пуст, только певица с аккомпаниатором репетировала на сцене.
Анна Готлиб назначила встречу на полдень. Подъезд был не заперт, и Джэсон и Дебора прошли в зал и остановились у последних рядов кресел. Голос Анны показался Джэсону холодным и невыразительным, миниатюрная певица терялась на огромной сцене, да и сам Бургтеатр наводил тоску своей пустотой. Она пела арию Моцарта, но голос её лишал музыку всякой прелести.
Заметив гостей, Анна остановила аккомпаниатора и позвала их на сцену. Джэсон извинился, что прервал репетицию.
– Я ведь сама пригласила вас, – сказала певица.
У Анны Готлиб были пышные каштановые волосы, в молодости, должно быть, она была премиленькой, но теперь, в пятьдесят, морщинистая шея и круги под глазами выдавали ее возраст. Держалась она с достоинством и вела разговор так, словно право задавать вопросы принадлежало ей одной.
– Вы поете его арии, мадам Готлиб? – Джэсон знал, что певиц следует называть «мадам».
– А вы считаете, что он был отравлен? – напрямик спросила мадам Готлиб.
– Мы пытаемся установить истину, – осторожно ответила Дебора.
– Его музыка – вот что важнее всего, – твердо произнесла Анна Готлиб.
Появление незнакомого человека прервало их разговор.
– Прошу прощения, мадам, я от графа Седельницкого.
– В чем дело? – недовольно спросила Анна.
– Цензура хочет ознакомиться с вашей программой.
– Это песни. Песни Моцарта. Музыка совершенно безобидная.
– Не сомневаюсь в этом, – спокойно ответил молодой человек. – Но император приказал обращать особое внимание на слова, а в песнях, помимо музыки, есть еще и слова.
Анна Готлиб подала ему программу:
– Надеюсь, вы останетесь довольны.
Он быстро просмотрел программу и сказал:
– На мой взгляд, программа прекрасная.
– Когда я узнаю, разрешена ли она?
– Через несколько дней.
– Надеюсь, не накануне концерта? Как было с Бетховеном.
– Не думаю. Это музыка иного рода.
– Это любовные арии, – пояснила Анна.
– Думаю, что граф Седельницкий останется доволен. – И посланец удалился.
Дебора выразила тревогу, что концерт при таком условии может быть отменен.
– Деньги делают чудеса, – ответила Анна Готлиб. – Стоит мне пожертвовать крупную сумму на какое-нибудь благотворительное дело, проводимое графом, и концерт непременно состоится.
– Это вошло в обычай? – спросил Джэсон.
– Да. Но со времен Меттерниха положение ухудшилось. Мне вам больше нечего сказать.
Эти слова застали Джэсона врасплох, но Дебора поспешила спасти положение:
– Но вы согласились встретиться с нами, мадам Готлиб.
– Я дала согласие познакомиться с вами. Но не сказала, что намерена с вами беседовать.
– Разве одно не подразумевает другого?
– Отнюдь нет. – И тут Анна Готлиб лукаво улыбнулась и добавила:
– Вот если вы придете на мой концерт, я еще, возможно, изменю решение.
– Мы благодарны вам за приглашение, – вежливо отозвалась Дебора.
– Если не ошибаюсь, вы остановились в «Белом быке» на площади Ам Гоф?
Дебора кивнула.
– Я буду петь Моцарта, – сказала Анна, и это прозвучало как примирение. – Просто я хотела выяснить, кто вы – друзья или враги.
На сцену вернулся аккомпаниатор, и Анна Готлиб простилась с ними.
Вскоре они получили билеты с короткой запиской: «Если вы останетесь довольны концертом и захотите увидеться со мной, я буду ждать вас в своей уборной».
Джэсон готов был отказаться, но Дебора урезонила его: ведь восторгаясь ее голосом, Моцарт избрал ее своей первой Паминой и, по словам Эрнеста, она была влюблена в Моцарта. Но Джэсон шел на концерт без особой надежды.
На этот раз Бургтеатр являл собой красочное и оживленное зрелище. Зал был полон. Из своей ложи в бельэтаже, рядом со сценой, Джэсон увидел в соседней ложе Шиндлера, а в партере Шуберта, нетерпеливо взиравшего на сцену. Среди публики он приметил и молодого полицейского чиновника, который прервал их разговор с певицей, а в самых последних рядах партера, где было мало что видно, зато прекрасно слышно, он увидел Эрнеста.
Анна начала с одной из арий Сюзанны из «Свадьбы Фигаро», затем пропела арию Деспины из «Так поступают все» и арию Церлины из «Дон Жуана», которую Джэсон никогда прежде не слыхал. После сонаты Моцарта, сыгранной пианистом, Анна завершила первую часть концерта еще двумя ариями из «Свадьбы Фигаро» и «Волшебной флейты». Первой из них была ария Керубино. Голос ее теперь обрел теплоту и силу, и Джэсона тронула выразительность ее пения и глубина чувства. Казалось, Моцарт был рядом с нею, и она обращала к нему свою любовь.
Когда же Анна начала арию «Меня предчувствие тревожит», Дебора была покорена. Анна пела с необычайной проникновенностью, и Джэсон подумал, что Моцарт, должно быть, писал эту арию для нее. Каждая нота, казалось, исходила из сердца певицы, и смысл заключался не в словах, а в мелодии, певучей, красноречивой и нежной.
Джэсон готов был просить у Анны прощения, он слушал и благодарил небо за этот великолепный подарок. Ария подходила к концу, ария, впервые исполненная ею много лет назад, когда ей было всего семнадцать, и зал замер, слушая эту смиренную молитву. Казалось, Анна звала Моцарта, а он в ответ звал ее. Но вот в ее голосе зазвучало отчаянье, теперь она пела о тщетности любви, о том, что им никогда не обрести счастья, и Джэсон страдал вместе с нею.
Вторая часть концерта состояла из двух арий: арии для сопрано из незаконченной мессы Моцарта и его концертной арии для сопрано в трех частях «Ликуйте и радуйтесь».
Джэсон уже больше не изумлялся. Опасаясь, как бы что-нибудь не помешало его наслаждению музыкой, он закрыл глаза и старался не упустить ни единой ноты. Музыка рождала в его душе мечту о счастье вопреки всем жестокостям окружающего мира.
Горничная мадам Готлиб уже поджидала их и сразу провела в уборную. Среди людей, расточавших похвалы певице, они увидели Шуберта, Шиндлера и полицейского чиновника, которые вскоре все удалились. Анна Готлиб явно обрадовалась их приходу.
– Как вам понравился концерт? – дружелюбно спросила она.
– Мы в восторге!
– Стены Бургтеатра слышали столько музыки Моцарта. Здесь были поставлены четыре его оперы, три из них впервые. Он не раз давал тут концерты. В Вене нет другого зала, более подходящего для исполнения его музыки. Бургтеатр принадлежал ему, это был его театр.
