Сергей Нечаев - Барклай-де-Толли
Я хотел отпустить почетный караул и отблагодарить флигель-адъютанта, но он объявил, что получил приказание состоять при мне все время моего пребывания, и поехал доложить государю о моем приезде. При возвращении он передал самое лестное приветствие от императора и желание его величества, чтобы почетный караул остался» [8. С. 513].
* * *По окончании официальных церемоний Барклай-де-Толли имел доверительную беседу с государем, а потом он «занял Главную квартиру в Могилеве на Днепре» [11. С. 384], куда было решено перевести штаб 1-й армии.
Приехав в Могилев, Михаил Богданович все свое время отдавал службе и «ревностно старался усовершенствовать все части вверенной ему армии» [11. С. 384].
В 1817 году он сопровождал Александра I в путешествии по стране, предпринятом с инспекционными целями. При этом он продолжал настойчиво внедрять передовые методы обучения войск. В частности, в 1818 году в его армии были изданы «Правила рассыпного строя, или наставление о рассыпном действии пехоты для егерских полков и застрельщиков всей пехоты». Через два года эти правила были дополнены и распространены во всей Русской армии.
* * *Между тем здоровье князя все более и более ослабевало. «Видя силы свои совершенно изнуренными, он испросил позволение отъехать на теплые воды, надеясь получить излечение» [141. С. 159]. Так посоветовали медики, и Михаил Богданович, получив высочайшее разрешение отойти от дел на два года, отправился на лечение в Карлсбад (Карловы Вары в Чехии).
Однако поездке этой не суждено было состояться. Проезжая через Восточную Пруссию, неподалеку от Инстербурга (ныне — город Черняховск), Барклай-де-Толли почувствовал себя совсем плохо. Он жаловался на боли в груди.
Его перевезли на мызу Штилицен (поместье Жиляйтшен — ныне поселок Нагорное Черняховского района Калининградской области), что в шести верстах от Инстербурга, где он и скончался 14 (26) мая 1818 года, на 61-м году жизни (если считать, что родился Михаил Богданович все же в 1757 году), «к общему сожалению соотечественников и всех тех, кои видели в нем одного из знаменитых полководцев своего времени» [141. С. 159].
* * *Тело покойного забальзамировали, чтобы отвезти в Россию, а сердце захоронили на небольшом возвышении в трехстах метрах от мызы Штилицен.
Прусский король Фридрих Вильгельм III отреагировал на эту смерть мгновенно. Он выслал в Инстербург почетный караул, и пруссаки сопровождали гроб с телом Барклая-де-Толли до самой русской границы.
Торжественная церемония похорон фельдмаршала состоялась в Риге. Барклай-де-Толли часто бывал в этом городе, ведь в Риге жили его многочисленные родственники, а двоюродный брат Август-Вильгельм Барклай-де-Толли (1752–1826) в трудный для города 1812 год был его бургомистром.
В тот день весь город был в трауре. На мостах висели черные полотнища, а в рижских церквях били в колокола. День был объявлен нерабочим.
Во дворе кирхи Святого Якоба состоялось отпевание и отдание воинских почестей — в присутствии священнослужителей всех конфессий[55] и гражданской администрации города, а также военного гарнизона под командованием генерал-лейтенанта И. Ф. Паскевича — позже генерал-фельдмаршала, светлейшего князя Варшавского, графа Эриванского.
* * *Через пять лет, в 1823 году, недалеко от Бекгофа, лифляндского родового имения вдовы Барклая-де-Толли, был построен великолепный мавзолей. Деревушка, возле которой находится мавзолей, в настоящее время называется Йыгевесте, и находится она на территории Южной Эстонии.
В этот мавзолей, представляющий собой памятник-часовню со склепом и названный впоследствии «Великой гробницей Эстонии», были перенесены останки Михаила Богдановича.
Император Александр назначил Елене Ивановне Барклай-де-Толли, вдове покойного, ежегодную пенсию в 85 тысяч рублей, а император Николай I в 1826 году «увековечил память знаменитого полководца наименованием 2-го карабинерного полка Карабинерным фельдмаршала князя Барклая-де-Толли полком» [11. С. 384].
Елена Ивановна, получившая в 1814 году звание статс-дамы, скончалась в 1828 году. Она была похоронена в Бекгофе, в мавзолее, где погребен ее муж.
Мнение историка А. Г. Тартаковского:
Военный министр и главнокомандующий самой крупной и боеспособной армией стал предметом ожесточенной критики — вплоть до клеветнических, задевавших его честь и достоинство обвинений в измене. Результатом этого явилось, как известно, назначение единым Главнокомандующим М. И. Кутузова, фактическое отстранение Барклая от руководства боевыми действиями и его вынужденный отъезд 22 сентября из армии. И хотя менее чем через полгода он был возвращен на ключевые командные посты, с блеском провел заграничные кампании 1813—1814годов, удостоился наивысших воинских званий, наград и почестей, постигшая его осенью 1812 года опала отбросила мрачную тень на всю оставшуюся жизнь полководца и на его посмертную судьбу. Жаркие, остро национально окрашенные споры 1812 года вокруг отступательной стратегии Барклая и его личности отозвались во всем последующем развитии исторических воззрений, публицистики, литературы.
Трагический разлад Барклая с обществом и сама его величественная фигура с непревзойденной художественной силой запечатлены в гениальном стихотворении Пушкина «Полководец» и в ряде его проницательных высказываний в ходе бурной полемики середины 1830-х годов по поводу оценки заслуг военачальников 1812 года. Суть своей поэтической апологии полководца Пушкин афористически емко выразил в максиме: «Стоическое лицо Барклая есть одно из замечательнейших в нашей истории. Не знаю, можно ли вполне оправдать его в отношении военного искусства, но его характер останется вечно достоин удивления и поклонения».
Прозвучавший в 1912 году вывод военного историка А. Т. Борисевича о том, что «могучими… выразительными стихами великий Пушкин прозорливо прославил “Полководца ” Барклая-де-Толли, но историки все еще медлят “отдать справедливость”», — вывод этот представляется верным отчасти и по отношению к XX веку, ибо еще в 1940–1950 годах историки не только «медлили» отдать Барклаю справедливость, но всячески принижали и замалчивали его полководческие усилия, подвергая его беспримерно грубому поношению. И лишь в последние два-три десятилетия предубеждение к памяти Барклая начало, наконец, хотя и медленно, но устойчиво преодолеваться.
Нельзя не признать, что имя Барклая, как ни одного другого русского военачальника той эпохи, было окружено плотной завесой противоречивых и стереотипных, не подкрепленных фактическими данными суждений, всякого рода «вообразительными сказаниями, догадками и толками», иногда и чисто фантастического свойства. Некоторые же стороны его военно-политической деятельности оказались вовсе скрытыми даже для соприкасавшихся с ним лиц и до сих пор остаются в исторической литературе еще во многом невыясненными.