Еремей Парнов - Под ливнем багряным: Повесть об Уоте Тайлере
Толком никто ничего не увидел, но тем сильнее потрясло разом овладевшее всеми предчувствие обрушившейся на голову непоправимой беды. Распались упорядоченные связи, превращавшие толпу в армию. Восстановить их могло только Слово. Не приказ, а именно Слово, неотделимое от беззаветной веры. В переломный миг, когда обратиться в повальное бегство столь же просто, как и в едином порыве опрокинуть врага, такое Слово равносильно чуду. Но командиры пребывали в растерянности. Потрясение, усугубленное неизвестностью, оказалось настолько глубоким, что люди потеряли себя. Это не было паникой в привычном смысле, а скорее затмением, параличом, порожденным тем особым типом сознания, которое назовут средневековым уже в иные времена.
Повстанцы, бросившие дерзновенный вызов жестокому и мрачному веку, оставались его детьми. Поборники Правды, они оказались беззащитны перед обманом.
Слово молвил король.
Скача во весь опор, он пронесся вдоль вала, затем осадил танцующего коня, стараясь не слишком приближаться к толпе, и прокричал нечто маловразумительное:
— Изменники наказаны по заслугам!.. Требования удовлетворены!.. Тайлер посвящен в рыцари!.. Он велел идти на Клеркенвельское поле… Все за мной! — и ускакал в указанную сторону, жадно хватая воздух.
Скрывшись из глаз, Ричард описал дугу и вместо поля святого Иоанна Клеркенвельского помчался в Сити, где его уже дождался Уолуорс с отрядом наемников.
Не к рассудку были обращены надсадные выкрики короля. Скорее к захлестнувшему разум инстинкту. Было ли то бурной импровизацией или заранее заготовленной речью, расчлененной волнением, спутанной скачкой? Но она хлестала, как кнут, гоня спотыкающихся людей на далекое поле. Чудом вынырнув из бездны отчаяния, они бежали, не чуя ног. Безудержный восторг поднял их на крылья. Неземное сияние объяло весь окоем.
Кто мог отвергнуть откровение свыше? Не принять на веру безоговорочно? Усомниться хоть в душе?
А король уже лежал на руках подобострастных нотаблей и никак не мог отдышаться. Щеку свела судорога, и глаза были белее лица. Готовое выпрыгнуть сердце трепыхалось у самого горла. На все расспросы он отвечал бессмысленным мычанием, сопровождавшимся хрипом.
Эрл Солсбери не жалел ставок.
План вступал в завершающую стадию.
Пока окрыленных повстанцев несло на север, где за пшеницами дотлевал Второй парадиз, герольды и скороходы спешили оповестить главных участников заговора. Сэр Роберт Нолз занял позиции близ Ньюгейта, будущий рыцарь Брембром и будущий рыцарь Филпот, возглавившие наемников, держали под прицелом кварталы Сити. Для тех, кто собрался в поле, это означало клещи, для оставшихся в городе — мышеловку.
Олдермены Хорн и Сайбил, устав прятаться, пробрались в башню на городской стене. Раздираемые противоречивыми чувствами, они равно не симпатизировали обеим враждующим сторонам. Но кровавая расправа произвела на обоих настолько гнетущее впечатление, что они едва устояли на парапете.
— Вот когда начнется настоящий кошмар! — пророчески бросил потрясенный Хорн. — Нужно действовать, пока можно хоть что-то спасти.
Заметив передвижение войск, они кинулись вниз, призывая стражу запереть все городские ворота.
Но всплеск сострадания оказался несколько запоздалым. Если Олдерсгейт еще удалось перекрыть, то возле Уэстчипа уже орудовали молодчики Уолуорса. Бегущие повстанцы представляли собой легкую добычу. Все было кончено.
Джон Хорн так и сказал об этом Сайбилу.
— В пору подумать о собственной шее, — ответил олдермен.
Рыцари коннетабля Нолза и завербованная Уолуорсом пьянь с двух сторон обтекали Клеркенвельское поле. Однако, дойдя до Смитфилда, отряды почему-то остановились.
Не чувствуя в душе полководческого дара, неутомимый мэр вернулся в Смитфилд за трупом Тайлера. Не обнаружив тела на месте, он, как гиена, отправился по кровавым следам, которые привели прямо в госпиталь.
Беспамятный, но, по всей видимости, еще живой вождь лежал в келье смотрителя. Уолуорс стащил его с постели и выволок во двор. Прицельно взмахнув несколько раз мечом, он в два приема отрубил голову и насадил ее на копье.
Проехав с трофеем через весь город, герой дня поспешил предстать перед королем, который уже оправился от потрясений.
Ричард смеялся, расхаживая вокруг древка, и вся его свита смеялась. Осмелевшие рыцари рвались в бой, подбадривая друг друга хвастливыми выкриками. Руки так и чесались окончательно разделаться с бунтовщиками.
Весть об убийстве, облетев Лондон, достигла Клеркенвельского поля. «И когда общины увидели, что их предводитель Уот Тайлер умер таким способом, они пали на землю среди пшеницы, как люди, убитые горем», — донес до нас свидетельство анонимный хронист из аббатства святой Марии в городе Йорке.
В тот достопамятный год Клеркенвельское поле было богато хлебом. Кто рыдал, закрывая лицо, кто в бессильном гневе катался по земле, вырывая подрастающие колосья. Люди ожидали встретить ликующего вождя, а им поднесли его голову. Король, которому верили почти как господу богу, оказался низким лжецом. Встав на сторону изменников против общин, он сам превращался в изменника.
Поруганная, оскорбленная вера взывала к мести.
Предвидя такую реакцию, эрл Солсбери, которого потом горячо поддержал Роберт Нолз, посоветовал не искушать судьбу и не преследовать бунтовщиков.
— Нужно вернуть рыцарей, — он подозвал герольда и, обернувшись к Уолуорсу, приказал: — Как только наши войдут в город, вели запереть ворота, достопочтенный.
— Сначала я растопчу негодяев! — фыркнул Уолуорс, не выпуская окровавленного меча.
Солсбери, не удостоив его ответом, поманил Бомонта.
— Скачи в Уордроб и займись писцами. К утру грамоты должны быть готовы.
— Как? — удивился ряженый рыцарь. — Разве…
— Да-да, — кивнул Солсбери. — Важно поскорее убрать сброд как можно подальше, а там мы найдем безболезненный способ восстановить первоначальное положение.
— Что за недостойная трусость, милорд? — воспротивился Ричард Арондел. — Наоборот, следует раздавить голодранцев, пока они не опомнились!
— Король обещал им свободу и безопасность, а слово короля — золотое слово. Не так ли, милорд? — Солсбери покосился на временного хранителя, как на неприятное насекомое. Наглеца, из-за которого чуть не сорвалась вся операция, следовало проучить. И крепко!
— Я никогда не поставлю государственную печать!
— Что ж, придется попросить кого-нибудь другого, — пожал плечами стареющий дипломат и обвел глазами придворных.
Арондел осекся, но быстро принял независимый вид и постарался поближе придвинуться к сюзерену.
