Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей
А потом настал день, когда и кулаки в ход пришлось пустить. Не спешите порицать меня... Произошло это, как на грех, опять-таки в последний год жизни Александра Владимировича. Хищники носом чуяли слабость жертвы, не иначе.
...Мы шли между рядами в павильоне Измайловского рынка, где продавались фрукты, яблоки, зелень. Я осматривала выставленный на прилавках товар, Александр Владимирович шел позади меня, по узкому проходу, не вмешиваясь в мой выбор. И вдруг я услышала за спиной пьяный гогот: «Глянь, еврей, а с военной медалью!.. (Это был памятный знак, который вручали только непосредственным участникам боевых операций.) За сколько ты ее купил?!»
Я мгновенно обернулась. Перед Александром Владимировичем, преградив ему дорогу, стоял пьяный верзила и ухмылялся с вызовом. Я увидела, как побледнел, подобрался Александр Владимирович, сразу поняла: это драка! Моментально оценила обстановку: мужик крупнее, сильнее, у него наверняка найдутся сторонники... А у Александра Владимировича, как меня уже предупредили медики, прогрессировала хрупкость позвоночника - смертельная опасность!.. Возле хулигана и моего супруга меж тем уже остановилось несколько «зрителей»...
Что делает кошка, собака, волк, любое животное, защищая своих детей?.. Человек в критических ситуациях, скажу опять, тоже подчиняется не разуму (рассуждать некогда!), а заложенному в подсознании инстинкту. Со стремительностью и напором тарана я бросилась на мужика, изо всех сил толкнула его кулаками в грудь. Помню, не иначе как от страха и отчаяния, заорала: «Прочь, скотина! Я тебе сейчас всю морду изобью!» (профессиональный боец). Храбрость от безвыходности положения. Все же мой удар был неожидан, по-видимому достаточно силен, вопль, мной исторгнутый, вероятно, показался страшен, как и лицо. Пьяный пошатнулся, потерял равновесие и грохнулся навзничь! Зрители встретили это хохотом.
«Я тебя сейчас, скотина, в милицию сдам! Я тебе покажу и медаль, и с кем ты дело имеешь!» - орала я. И он - он пополз от моего, наверно, озверевшего лица, на четвереньках... Общий хохот! «Во, баба!..»
А «бабу» всю трясло. Я поспешно вывела Александра Владимировича из павильона, поторопилась покинуть рынок. Думаю, вид мой был для моего супруга настолько дик и необычен, что, поглядывая на меня с тревогой и удивлением, он молча подчинился моей воле. (Дома я нарисовала кошку со вздыбленной шерстью, которая дерет большую неопрятную собаку.)
Это, пожалуй, самый «колоритный» эпизод. О других говорить не стану: мерзко.
Стыдно ли мне за драку с пьяным, точнее за нападение на пьяного в целях обороны? Нет. Мне больно: я - жертва.
К месту и ко времени привожу стихи Ал. Соболева.
На рукописи дата: 1970-1971 гг. «Бухенвальдский набат» триумфально шествовал по планете... Какие думы одолевали в то время его автора?
К евреям Советского Союза
Я так далек от вдохновенья, и муза слишком далека.
Я удручен. Но, к удивленью, наружу просится строка.
Сейчас, увы, не в силах петь я, чтоб голос плыл за рубежи.
Но ты, строка моя, скажи:
«Он насмерть не захлестан плетью, он не замучен, хоть затаскан, весь для людей, хоть нелюдим, и не почил в телеге тряской на зло гонителям своим».
Он - это я. Тоской объятый, вкушаю горьковатый плод.
Закончился семидесятый, в моей судьбе - бесплодный год.
Не диво, коль плененный ворон не может ринуться в полет,
иль вишня, рытая пол корень, подарков сочных не дает.
А я не ворон и не вишня, я - человек, и тем больней быть вроде нищим, вроде лишним в опале честный иудей, на положении «эрзаца»
(не та меня родила мать), благоволения мерзавцев, как милостыню, ждать и ждать...
А тем из нас. что словно глухи и даже будто бы в чести, готовые, как псы. на брюхе перед тиранами ползти, тем. для которых «хата с краю», мол. притесненья не про нас. им первым ребра поломают, как только грянет черный час.
Они неужто позабыли, как по веленью палачей евреев гнали и травили, в застенках мучили врачей, как со страниц газет московских выказывали злой оскал столбцы статей « антижидовских»? И день за днем крепчал накал.
О нет. не в гитлеровском рейхе, а здесь, в стране большевиков, уже орудовал свой Эйхман с благословения «верхов».
И было срамом и кошмаром там. где кремлевских звезд снопы, или Абрамом или Сарой явиться посреди толпы.
Еше мгновенье - быть пожару!.. Еврей, пошады не проси...
И сотни новых «Бабьих Яроз» раскинулись бы на Руси...
А всex, кто выжили б на горе, - замыслил так Державный Ус, - к чертям, в таежные просторы, ликуй и пожирай их гнус!
Но, верно, добрый был ходатай и Бог его услышал речь.
Вдруг околел тиран усатый, и в грязь упал дамоклов меч, а не на головы евреев, и чудом выжил мой народ.
Но уничтожены ль злодеи?
Нет, жив антисемитский сброд!
Он многолик, силен и властен, стократ коварней, чем «тогда».
А потому стократ опасней. Гипнотизирует «жида»: мол, мы с тобой - родные братья, тебе и место и почет.
Потом сожмет в «любви» объятьях, аж сок ручьями потечет.
Что ж, ты сегодня очень сытый, есть курочка и рыба-фиш.
Уперся в полное корыто, бездумно тупо вниз глядишь. Взгляни же в небо голубое!
Хочу тебя предостеречь: и надо мной, и над тобою опять повис дамоклов меч.
Глупец! Опомнись, жив покуда, пока не оборвалась нить, уразумей, второго «чуда», второго может и не быть!
Грядет зловешее гоненье.
Гоморра будет и Содом.
Пойми, глупец, твое спасенье в тебе самом, в тебе самом!
Уже сегодня за решеткой тот принужден голами быть, кто смело выдохнул из глотки:
«В Израиле хочу я жить»...
А завтра? Я подумать смею, припертые со всех концов, «владыки» разрешат евреям уехать в кран своих отцов.
Их. верно, примут там с поклоном. Им будет новый воздух впрок.
Но разве может миллионы принять к себе земли клочок?!
К чему нам всем пускаться в бегство с большой и нам родной земли, где протекало наше детство, где наши предки возросли?
С ней - наша радость и печали, в едином с русскими строю ее в боях мы защищали, как мать родимую свою.
Мы к ней проникнуты любовью, на ней живем мы семь веков.
Она полита щедро кровью народа нашего сынов.
Мы с ней в любые штормы плыли и брали тысячи преград.
В ее могуществе и силе и наш неоспоримый вклад.
Еврей - ученый, врач, геолог, скрипач, кузнец и полевод.
Мы - не рассеянья осколок, нас тыши тысяч, мы - народ!
Кто скажет, что еврей похуже, чем. скажем, чукча иль калмык?
Так почему же. почему же в изгнанье наш родной язык? Один-единственный. понуро
плетется серенький журнал.
