Андрей Тарковский - Ностальгия
Но люди умирают, и их везут на пушечных лафетах, зарывают в песок, завернув в мокрую простыню, по ним плачут пережившие детей отцы, им вырубают могилы во льду и стреляют три раза в воздух…
Может быть, лучше никого не любить, ослепнуть, оглохнуть, убить в себе память? Как остановить все это?!
И вдруг мне в голову приходит заклинание:
«И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул…»
…Умирают совсем одинокие люди, которых некому похоронить, умирают в глубокой старости и, не начав жить, умирают, испепеленные напалмом, и на борту корабля, когда море становится их могилой, когда их провожают молчанием, почтительным и холодным, когда рыдают их любимые, когда они гибнут от пули, тонут в болотах, в сотнях километров от родного дома, и их хоронят с цветами и официальным салютом, умирают незаметно, посреди спектакля, уходят в землю, в песок, в огонь, в безвестность, в горе любящих, в их отчаянную опустошенность. Когда они уходят, уходят и уходят в темноту прервавшейся жизни.
«…Как труп, в пустыне я лежал.
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Земля поднимется и упадет в сторону, и гроб выйдет из могилы, и откроется крышка, и люди отойдут в оцепенении, и слезы вернутся обратно.
Прошло совсем немного времени, и люди вернулись в город, будничный, шумный, живой…
Вопросы, на которые должна ответить моя мать:[90]
Вы уезжали в эвакуацию, когда началась война? Вы не помните, какого числа это было? Кто Вас провожал? Как Вы доехали? Вспомните, пожалуйста. А где Бы жили во время эвакуации? Что это были за места? Вы раньше там бывали когда-нибудь?
Кого Вы больше любите — сына или дочь? Кто Вам ближе? А раньше, когда они были детьми?
Как Вы относитесь к открытию ядерной энергии?
Вы любите устраивать у себя дома праздники и приглашать гостей?
Вы умеете играть на каком-нибудь музыкальном инструменте? И никогда не учились? А петь? А в молодости?
Вы любите животных? Каких именно? Собак, кошек или лошадей?
А что Вы думаете о «летающих тарелках»?
Верите ли Вы в приметы?
Вы долгое время работали в одном и том же учреждении. Почему? Наверное, можно было бы найти более интересную работу?
Как Вы относитесь к такому понятию, как «самопожервование»?
Почему Вы после разрыва с мужем не пытались выйти замуж? Или не хотели?
Тихая и неглубокая Ворона, заросшая непроходимым ольшаником, перевитым хмелем, поплескивая на поворотах, пересекала широкий луг. Мы с сестрой бродили по теплой воде и в нависших над водой кустах разыскивали дикую смородину. Губы наши были синими, ладони розовыми, а зубы голубыми.
Неподалеку от мостка из двух поваленных ольшин мать полоскала белье и складывала его в белый эмалированный таз.
— Маня-а-а! — раздался удвоенный эхом голос с бугра, поросшего лесом.
— Дуня?! — крикнула в ответ мать.
— Маня-я! — неслось сверху. — Свово-то пойдешь встреть? Он ведь на двенадцатичасовом приехать долж-о-он!
— Дуняша! Спустись, а?! Белье возьмешь! А я побегу-у-у! Ладно?! И ребят!
— Ла-а-а-дно!..
Мать торопливо вышла из воды и, на ходу опуская рукава платья, побежала в гору по тропинке, терявшейся в лесу.
— Эй! Не уходите никуда! Сейчас тетя Дуня придет! — крикнула она нам и скрылась среди деревьев.
Дорога от станции шла через Игнатьево, поворачивала в сторону, следуя изгибу Вороны, в километре от хутора, где мы жили каждое лето, и через глухой дубовый лес уходила дальше, на Томшино. Между хутором и дорогой лежало клеверное поле. От нашей изгороди дороги не было видно, но она угадывалась по людям, которые шли со станции в сторону Томшина. Сейчас дорога была пуста.
Мать сидела на гибкой жердине забора, протянувшегося по краю поля. Отсюда даже по походке нельзя было определить, кто именно появился на дороге. Обычно мы узнавали приезжающих к нам только тогда, когда они появлялись из-за густого, широкого куста, возвышающегося посреди поля.
Мать сидела и ждала. Человек, медленно идущий по дороге, скрылся за кустом.
Если сейчас он появится слева от куста — то это ОН. Если справа, то не ОН, и это значит, что ОН не приедет никогда.
Прохожий вышел из-за куста справа.
Прохожий (подходя). Простите, девушка. Я на Томшино правильно иду?
Мать. Вам не надо было от куста сворачивать.
Прохожий (оглядываясь). А… А это что?
Мать. Что?
Прохожий. Ну… Что вы здесь сидите?..
Мaть. Я здесь живу.
Прохожий. Где? На заборе живете?
Мaть. Я не понимаю. Что вас интересует? Дорога на Томшино или где я живу?
Прохожий (заметив за деревьями хутор). А-а… здесь дом. (Громыхнув кожаным саквояжем.) Представляете, взял с собой все инструменты, а ключ позабыл. У вас случайно не найдется гвоздика или отвертки?
Мать. Нет. Нет. Нет у меня гвоздика.
Прохожий. А что вы так нервничаете? Дайте руку. Да дайте, я же врач. (Берет ее руку в свою.)
Мать. Ну?
Прохожий. Вы мне мешаете. Я так не могу сосчитать.
Мать. Ну что, мне мужа позвать что ли? Прохожий. Да нет у вас никакого мужа. Кольца-то нет! Где кольцо обручальное? Хотя сейчас редко кто носит. Старики разве…
Неловкая пауза.
А папиросу у вас можно попросить? (Закурив, присаживается на забор рядом с матерью.) А почему вы такая грустная? А?
Забор с треском обрушивается. Оба падают на землю. Мать вскакивает. Прохожий, лежа в траве, хохочет.
