Светлана Кузьмина - Адмирал Корнилов
2) Артиллерия открывает огонь ядрами и гранатами соответственно калибра орудий, на таком расстоянии, на котором действительно можно вредить неприятелю, и при приближении его на картечный выстрел, ускорять по возможности пальбу. Для верного действия артиллерии, предварительно, перед каждой батареей, шагами отмерить и определить расстояние до окружающих предметов местности, и заметить дальность картечи.
3) Пехота, густо рассыпанная по траншеям в две или более шеренги, с расстояния 500 шагов производит частую пальбу. При этом первая шеренга стреляет через бойницы, а прочие заряжают и подают ружья.
4) Если неприятель где-либо прорвётся через нашу траншею, то батальоны, в колоннах к атаке, встречают его штыками. В это же время рассыпанные роты быстро строятся в ротные колонны и также ударяют в штыки; равно и артиллеристы на своих батареях собираются в кучки и отстаивают орудия штыком.
5) При отбитии штурма отнюдь не преследовать неприятеля за линию наших окопов, дабы не закрыть огонь нашей артиллерии и пехоты; прежде рассыпанные роты снова рассыпаются и производят вслед за неприятелем сильный ружейный огонь. Артиллерия провожает его картечью, а потом ядрами и гранатами».
Самыми яркими, проникновенными, глубокими строками, написанными когда-либо о Владимире Алексеевиче Корнилове в последние дни его жизни, мы обязаны возвышенному и благородному перу… нет: сердцу его офицера И.Ф.Лихачёва:
«Жертвовать собою, умереть готовы были все, но поднять на свои плечи начальство, распоряжения, ответственность решился один Корнилов. Римский сенат благодарил Варрона за то, что в критическую минуту он не отчаялся в спасении отечества. В незабвенные дни сентября 1854 года, когда перед грозою обстоятельств самые мужественные сердца поколебались и не нашлось у них ничего, кроме личной храбрости, кроме готовности умереть, Корнилов один с своею несокрушимою энергиею взял на себя борьбу с обстоятельствами.
Только в таких случаях резко выходит вперёд личность великого человека. Быстротою соображения и деятельностью заменить недостаток времени, изобретательностью ума — недостаточность средств, увлекательным примером и красноречивым словом вселяя во всех геройские чувства, одушевлением восполнить малочисленность войска — все эти качества и способности полководца и великого человека с блеском явил тогда Корнилов, и если он говорил войскам «отступления не будет» и войска ему верили и готовились умирать, то тем не менее в тылу все средства, какие можно было принять в случае неудачи, были обдуманы и подготовлены, лица, которые должны бы были действовать, предуведомлены и им даны были наставления.
Можно, не боясь обвинения в пристрастии, сказать, что вся беспримерная оборона Севастополя была создана Корниловым. До последнего дня система, порядок сохранились так, как они были им заведены, и хотя нередко случалось слышать впоследствии справедливые жалобы на неудобства некоторых частностей, но к ним как будто боялись прикоснуться: так глубоко было во всех сознание совершенства системы, направления, оставленного Корниловым…
Всегда необыкновенная физическая деятельность Корнилова в это время поражала всех удивлением. Слабый и больной телом, он предавался таким трудам, которые часто бывали не под силу окружавшим его людям в цвете лет и здоровья, и у коих также не было недостатка в усердии. Адмирал вставал часу в 6-м утра и через полчаса уже начинал принимать лиц, в продолжение дня спешивших с разных сторон за приказаниями. В 8-м часу, напившись чаю, он садился на коня и отправлялся осматривать оборонительные работы. Эти поездки продолжались обыкновенно часу до первого, иногда и более; возвратясь домой, он занимался ещё час или полтора бумагами и потом садился обедать с своим «военным семейством», как он делал честь иногда называть состоявших при нём. Часа в 4 адмирал был уже опять на коне и спешил куда-нибудь на укрепления и возвращался домой не ранее, как по наступлении уже совершенно темноты, т. е. в 7-м или 8-м часу вечера. Здесь опять целая толпа разных лиц ожидала его. Кто знает, с каким вниманием Владимир Алексеевич всегда выслушивал всех, как он входил во все подробности и никогда не отпускал от себя никого без полного наставления, не убедившись, что тот будет действовать именно так, как нужно, — тот поймёт, что это занятие поглощало немало времени.
Многих, переговорив, он отпускал; других же, с которыми хотел ещё говорить, оставлял пить чай. В это же время обыкновенно и большая часть начальников собиралась в маленький домик, в котором жил он. Истомлённый, измученный, садился адмирал пить чай и оставался за столом часа два, занятый в это время обыкновенно разговором с Павлом Степановичем Нахимовым и другими лицами, не переставая и тут делать распоряжения и отдавать приказания. Наконец, наступала очередь получать приказания и для тех, которые имели счастье состоять при нём. Потом, отпустив всех, адмирал садился ещё за бумаги и писал, обыкновенно за полночь, часто и гораздо позже. Так проходил день, но и короткий промежуток ночи, остававшийся для отдыха и сна, был часто нарушаем фальшивыми тревогами, случавшимися очень нередко по ночам, частью от действительного понимания опасности, в которой находился город, от нечаянного нападения, частью, конечно, и от неопытности войска. По два и по три раза в ночь случалось адмиралу вставать, и он спешил верхом к тому пункту, откуда начиналась тревога. И каково бы ни было физическое истомление сил, каковы бы ни были страдания душевные, никто не может похвастать, что видел их. Всегда сохранявший наружное достоинство, адмирал и тут не изменял себе: когда другие смущались и падали духом, Корнилов думал или распоряжался».
Казалось, больше сделать было уже невозможно, люди выбивались из сил, но, видя воодушевлявшего своими постоянными трудами, присутствием и словом Корнилова, снова брались за дело.
«Крепко любили его солдаты за привет и доброе слово, — писал один из севастопольцев. — При каждой встрече и прощанье с ним солдаты говорили между собой: «Вот так енерал; отец, а не енерал!»»
«Корнилов не сходит с лошади, — писал один из участников этих горячих дней в Севастополе. — Распоряжения самые быстрые, благоразумные, внимание ко всему и во всём доставили ему доверенность не только моряков, но общую. В Севастополе не найдётся ни одного человека, который бы не чувствовал, не понимал благодетельного влияния на все дела нашего несравненного адмирала».
«Корнилов, — пишет его биограф, — глубоко продумал и разработал обширный комплекс мероприятий, направленных на мобилизацию всех сил и средств для защиты города. В основу их было положено взаимодействие армии и флота. Сам Корнилов, как образно выражались севастопольцы, «совокуплял в себе взаимодействие всех отраслей обороны: инженерной, морской, сухопутной и артиллерийской».
