Леонид Млечин - Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция
Приватизацию, конечно, хотелось бы сделать, сначала предоставив людям больший объем денег, дать возможность им самим покупать, сделать все по правилам, принятым в лучших западных странах… Хотелось бы! Только одна маленькая деталь: государство не существует. Оно было полуразрушено до августа 1991 года, а в августе, после ГКЧП, разрушилось до руин…
Государство не существует, собственность массовым порядком ежедневно, ежесуточно, ежечасно разворовывается в колоссальных объемах. Директор заключил договор аренды с выкупом ООО „Василек“, которым командует его племянник, и через неделю оказывается, что завод „Энергия“, один из лидеров российской космической промышленности, ушел. Парадокс в чем? У государства украдены миллиарды рублей, но не нарушено ничего. Нет закона. Идет масштабный ежедневный уход собственности в руки кого? Тех, кто ближе стоит к власти: директоров, партноменклатуры.
Каким образом повлиять на это? Есть простой набор из двух вариантов. Номер один: закрыть на это глаза. Второй: попытаться этому процессу придать хоть какое-то минимальное законодательное обеспечение… Вы хотите провести абсолютно справедливую, абсолютно честную, абсолютно законную приватизацию? Тогда нужно расстрелять каждого пятого, создать настоящую полицию, сверх нее поставить КГБ, принять законы, а потом по этим законам расстреливать тех, кто нарушил. А у вас ничего этого нет! Это означает, что либо будет идти абсолютно бесконтрольная воровская приватизация вообще без всяких законов, либо хотя бы такая, которая прошла без крови и которая изменила государственный строй в России…
Можно ли было обогатить население тем, что полуразрушенный советский завод отдадите населению? В Германии продавали заводы за одну марку только ради того, чтобы кто-то их взял… После приватизации ситуация стала необратимой. Она стала основой, на которой можно дальше выстраивать экономику, пытаться балансировать бюджет, балансировать цены, это база, от которой можно дальше идти…»
Но необходимо отметить, что немалая часть общества частную собственность так и не приняла. Охотно поддержала бы любую программу национализации. За годы советской власти прочно укоренилось представление о том, что владеть всем может только государство.
Разбогатели очень немногие. Именуются они олигархами и вызывают устойчивую ненависть.
«Негативное массовое отношение к “олигархам”, — пишет известный социолог доктор философских наук Лев Дмитриевич Гудков, — обусловлено не просто завистью бедного населения к тем, кто в смутные времена внезапно и немыслимо обогатился (а российское население не может представить себе, как это может быть, если не воровать, а воровать, по его мнению, можно только у казны), но и рационализацией этой зависти, переводом ее в представления, что именно действия “олигархов”, вывозящих нечестно нажитые капиталы из страны, стали причиной массового обнищания…
Добавились еще два момента: первый заключается в том, что “олигархи” сами ничего не производят, а лишь “качают” сырье на Запад. А второй — в том, что “олигархи” заинтересованы в сохранении ситуации правовой нестабильности, неопределенности… и противостоят благим намерениям власти повысить уровень жизни населения, вывести страну из кризиса, сделать жизнь более обеспеченной, благополучной и безопасной».
В Советском Союзе считалось, что средства производства — да и вообще всё в стране — это общенародная собственность, то есть принадлежащая всем членам общества. Эти слова повторялись так часто, что люди в них поверили, потому и рассчитывали в ходе приватизации получить свою долю, какие-то ценности или источник дохода.
Но понятие «общенародная собственность» — фикция. Единственным собственником было государство. А еще точнее — руководители партии и правительства, которые всем единолично и бесконтрольно распоряжались.
«Собственность эта носила своеобразный характер, — пишет историк Юрий Иванович Семенов, автор интересной работы об азиатском способе производства. — Собственниками средств производства являлись все номенклатурщики, вместе взятые… Наше общество делилось таким образом на две большие группы. Одна владела средствами производства, другая была их лишена. Ей ничего не оставалось, кроме как работать на первую…
Одна группа присваивала труд другой. Иными словами, эти группы были классами, одна — классом эксплуататоров, другая — классом эксплуатируемых. Эксплуатировались не только заключенные и не только колхозники. Эксплуатации подвергались вообще все производители материальных благ…»
Советские чиновники образовали иерархически организованную систему распределения прибавочного продукта. Они получали прибавочный продукт в форме разнообразных привилегий, имея доступ к спецраспределителям, спецмагазинам, спецбуфетам, спецбольницам. На языке наиболее циничных представителей господствующей группы этот прибавочный продукт именуется «корытом».
Один из сотрудников ЦК КПСС с ненавистью писал о недавних сослуживцах, которые в августе 1991 года перешли на сторону российской власти: «Оба мои бывшие хорошие товарищи по аппарату ЦК. В этот день мы с ними оказались по разные стороны — не баррикад, а корыта. Они — с той, где берут, а я — где отнимают».
И это необычно точное обозначение, замечает Юрий Семенов. Размеры корыта были, конечно, различны. Все зависело от места в пирамидальной иерархической системе. Чем выше должность, тем больше корыто.
Но даже Чубайсу со всей его энергией и целеустремленностью не удалось реализовать программу приватизации полностью. Жесткое сопротивление Верховного Совета, который требовал предоставить особые права трудовому коллективу, привело к тому, что многие предприятия просто перешли в собственность ловких директоров. Акционерные компании создавались на базе крупных производственных объединений, целых отраслей промышленности и министерств. Недавние министры и директора быстро похоронили социалистическую экономику и социалистическую идеологию.
Основные коммерческие банки были созданы еще до Гайдара с Чубайсом. Основывали их директора крупнейших государственных предприятий. Они перекачивали в свои банки бюджетные деньги, которыми распоряжались. Банки богатели на валютных спекуляциях. Операции с долларами на фоне чудовищной инфляции приносили баснословный доход. Они получали кредиты Центрального банка по минимальным процентным ставкам (12 процентов в 1992 году) — в ситуации высочайшей инфляции (2500 процентов в том же году). И тут же меняли рубли на доллары. А через год, поменяв часть долларов по новому курсу, легко возвращали обесценившийся долг.
