Юрий Скуратов - Кремлевские подряды «Мабетекса». Последнее расследование Генерального прокурора России
Несмотря на все происки Кремля и колоссальное давление на депутатов, Государственная дума поддержала меня. Я получил возможность немного перевести дыхание.
* * *Но отдыхать мне не пришлось, поскольку ситуация с каждым днем все больше накалялась.
В том, что причастных к коррупции кремлевских и других высокопоставленных чиновников, проходящих, в частности, по делу «Мабетекса», начнут выгораживать сразу же, как только я буду отстранен от дел, сомнений не было. Но то, что делать это будут некогда близкие мне по работе люди, я не ожидал.
Одной из последних бумаг, что я подписал, покидая свой кабинет, был документ, о котором впоследствии много говорили в прессе. В нем я предложил комплекс мер по возврату российских денег, незаконно вывезенных за рубеж. Выступая по НТВ, я сказал об этом документе, адресованном Совету Федерации. Такое же письмо я направил и Президенту России.
Однако документ в Совет Федерации не поступил. Его задержал мой заместитель Юрий Чайка. И только когда начался шум, Чайка перепугался, извлек документ из-под сукна, приложил к нему свое сопроводительное письмо — это произошло уже 6 апреля, через две с половиной недели, — и отправил в Совет Федерации.
Заседание Совета Федерации, на котором уже в третий раз намечалось рассмотрение моего вопроса, все откладывалось: чувствуя уязвимость своих позиций, Администрация Президента все это время «обрабатывала» сенаторов. В конце концов заседание с начала месяца перенесли на 21–22 апреля. В ходе подготовки к нему мне пришлось встретиться с председателем Комитета по конституционному законодательству Сергеем Собяниным. Без обиняков он сказал мне:
— Юрий Ильич, есть два варианта действий. Первый — вступить в длительную фазу выяснения отношений с Администрацией Президента. Конечный результат этого неясен. Второй — вы уходите по собственному желанию.
Я ответил:
— Не исключаю ни первого, ни второго варианта. За место свое я не держусь.
Я действительно не исключал своего ухода, но чем дальше, тем яснее становилось, что как только это произойдет, на мое место тут же сядет человек из породы «Чего изволите-с?» и будет заглядывать в рот президентской семье. А я хотел, чтобы в мое кресло сел порядочный человек, способный продолжить борьбу с ворьем и коррупционерами.
В те же дни у меня состоялась встреча с мэром Москвы Юрием Лужковым. Ему я тоже сказал, что очень важно, чтобы мое место занял достойный человек. На это Лужков ответил, что руководство Администрации Президента вышло на него с просьбой: «Уговорите Скуратова уйти. Мы готовы поддержать кандидатуру, которую он назовет. Только пусть уходит!»
— Это меня устраивает, — сказал я.
— Кого вы видите на своем месте? — спросил Лужков.
— Пономарева.
Этого человека Лужков знал хорошо: Геннадий Пономарев был в свое время прокурором Москвы и зарекомендовал себя прекрасным специалистом.
— Хорошая кандидатура, — одобрил Лужков.
— Но есть одно «но», Юрий Михайлович: нас обманут.
— Это как же? — изумился мэр.
— Очень просто. Я попрошусь в отставку, и меня отпустят, а кремлевская администрация Пономарева на утверждение не представит. Представит другого, своего человека.
Так до конца Лужков мне и не поверил. На этом мы тогда и расстались.
Через несколько дней я заявил, в том числе С. Степашину, В. Путину, а также Председателю Совета Федерации Е. Строеву и С. Собянину, что, если на мое место придет Геннадий Пономарев, я с легким сердцем уйду в отставку. Никто против этой кандидатуры ничего не имел. На том и порешили.
Тем временем я начал готовить свое выступление на Совете Федерации. Причем готовил я два варианта, а точнее, две концовки выступления. Одна — мягкая, где я объявлял о своем уходе в отставку и просил Совет Федерации поддержать мое решение; вторая — жесткая, лишенная всяких компромиссов: я отказываюсь от отставки. Вторая концовка была заготовлена на тот случай, если Ельцин не представит на утверждение Г. Пономарева.
Утром 21 апреля, за несколько часов до начала заседания Совета Федерации, стало ясно, что мои опасения оказались небеспочвенными: несмотря на договоренность, президент кандидатуру Пономарева выставлять не собирался…
А случилось вот что. На кандидатуру Г. Пономарева был согласен даже Чубайс, но категорически воспротивился Березовский. «Это что же такое получается? Из огня да в полымя? Одного неуступчивого принципиала мы меняем на другого такого же?» — говорил он. Ситуация сложилась двусмысленная: еще вчера я заявлял, что готов уйти, а сегодня, если не появится письмо президента о выдвижении на мое место Пономарева, я вынужден буду развернуться на 180 градусов…
Не останавливаясь, я прошел сквозь толпу журналистов и поднялся в зал заседаний. У меня там было свое, давным-давно облюбованное место: несколько лет назад, когда меня еще только утверждали в должности Генпрокурора, я сел в то кресло и с тех пор, когда бывял на заседаниях Совета Федерации, всегда занимал только его.
У прессы был особый интерес к моему вопросу: о «Мабетексе» тогда писали практически все. За мной ходили толпами — на глаза журналистам просто нельзя было попадаться.
Чаще всего задавали один вопрос:
— Юрий Ильич, а не боитесь, что вас убьют?
Да, поначалу боялся, а потом перестал. Перегорело, что называется. Как на войне…
Началось заседание. Мой вопрос стоял одним из последних, и был он закрытым. Обычно на заседания Совета Федерации я приезжал в темно-синей форме с погонами. Сейчас же я был в обычной гражданской одежде: мой мундир находился в опечатанном служебном кабинете, и сколько он еще будет там — неведомо никому.
За несколько минут до начала дискуссии я повстречал Лужкова:
— Юрий Михайлович, нас обманули. Представления на Пономарева нет.
— Будем биться! — произнес тот довольно бодро.
Но я же всем сказал, что ухожу. Сказал Строеву, Собянину, вам… Как я буду биться? Я нахожусь в глупейшем положении. Я ведь шел на компромисс, и что в результате? Я — лжец?
Очень тяжелым был тот день, 21 апреля 1999 года. Наверное, сколько ни проживу, никогда его не забуду. Я выступал в полной тишине. По лицам я видел, что ожидали жареных фактов и разоблачений, но их не было — повторюсь еще раз, я не имел права оглашать эти факты. Свое выступление считаю одним из самых важных в жизни, поэтому позволю привести здесь наиболее важные его моменты.
«Поднимаясь на эту трибуну, отчетливо понимаю, что вы ждете от меня одного — объяснений, — сказал я, — почему, получив поддержку и доверие членов Совета Федерации, я повторно написал заявление об отставке? Отвечу. На этот… и все другие вопросы.
