Борис Громов - Ограниченный контингент
Составляя точный график вывода армии, мы заранее спланировали, что, переехав с остатками штаба на новое место, почти вплотную к границе, предпоследний день посвятим анализу докладов от всех командиров, в том числе и тех, чьи части уже давно находятся на территории Советского Союза. Мы должны были еще раз проверить и окончательно убедиться, что больше в Афганистане из состава 40-й армии никого нет.
В первой половине дня позвонил генерал-полковник Иван Владимирович Фуженко. На должности командующих войсками округов — он Туркестанского, а я Киевского — мы были назначены одновременно в середине января. Однако я с 40-й армией еще находился в Афганистане, а он уже вступил в должность. Я сказал ему, что практически вся работа по выводу войск завершена. Завтра утром последний разведывательный батальон выйдет из Афганистана. Лично я на мосту буду ровно в 10 утра по местному времени.
В тот же день у меня состоялся короткий разговор с министром обороны маршалом Д. Т. Язовым. С первых же слов я понял, что он очень взволнован. Оказалось, что в МИДе возникла небольшая паника — кто-то из сотрудников совершенно неожиданно обратил внимание на то, что Женевскими соглашениями определен срок вывода советских войск из Афганистана до 15 февраля. Другими словами, если договор выполнять буквально, уже 14-го вся 40-я армия должна находиться на территории Советского Союза. В Москве не на шутку забеспокоились. Наверное, не в одном кабинете судорожно искали решение — как вывернуться из такого достаточно щекотливого положения.
Мы же, анализируя текст соглашений в штабе армии, «споткнулись» на дате вывода еще недели полторы назад. Сразу же провели несколько консультаций, в том числе и с находившимися в Кабуле наблюдателями ООН. Руководитель контрольной группы связался со штаб-квартирой в Нью-Йорке. Видимо, не желая осложнять обстановку, там решили не придавать большого значения подобной мелочи — цифра «15» позволяла нам выйти из Афганистана 15 февраля включительно.
Я подробно рассказал Язову о позиции наблюдателей ООН и добавил, что волноваться уже не из-за чего. Однако чувствовалось, что министр не совсем удовлетворен и после нашего разговора он обязательно еще раз проверит все по своим каналам.
Затем я доложил ему, что на восточном и на западном направлениях вывода войск осталось по одному батальону и по тридцать боевых машин пехоты. Язов поинтересовался, как будет осуществляться охрана оставшихся на афганской территории наших частей. По его информации, душманы решили напоследок устроить варфоломеевскую ночь и совершить несколько диверсий на складах и базах, которые недавно были переданы под охрану правительственным войскам.
Мы тоже не исключали такого варианта развития событий. Хотя разведку не прекращали вплоть до последнего момента, тем не менее подобных данных у нас не было. Все-таки решили подстраховаться. Разведывательный батальон был нами оставлен прежде всего потому, что Хайротан входил в зону ответственности этого подразделения. Разведчики отлично знали местность и должны были не допустить в последнюю ночь как раз того, о чем говорил Язов.
В конце разговора он неожиданно спросил: «Почему вы выходите последним, а не первым, как положено командиру?» Я ответил, что решение такое принял сам как командующий армией и считаю, что пять с половиной лет моего личного пребывания в Афганистане позволяют мне несколько нарушить армейскую традицию. Язов и не одобрил, и не возразил — промолчал. Впрочем, даже если бы он и запретил, я все равно бы ушел последним.
Через несколько минут после того, как Язов положил трубку, позвонил генерал армии Николай Иванович Попов. Он долгое время командовал Туркестанским военным округом. Примерно за полгода до начала вывода армии его назначили главкомом войск Южного направления. Из Баку он прилетел потому, что отвечал за встречу 40-й армии на последнем этапе.
Почти все дела по выводу были уже завершены. Солдаты и офицеры разведывательного батальона, кроме тех, кто стоял на постах, готовились к завтрашнему маршу — проверяли технику, подшивали подворотнички. Многие ходили по пояс раздетые — выстиранная форма висела на спинках кроватей и ждала своего часа. Мне почему-то показалось, что многие разведчики, точно зная, что утром война для них закончится навсегда, наслаждались своим положением последних оставшихся в Афганистане. Будь их воля, они, наверное, согласились бы пожить вот так здесь еще пару дней.
Остаток дня проходил как-то неопределенно и долго. Даже обедать не хотелось — первое есть не стал, на второе была перловая каша и, как всегда, чай.
Хайротан в течение всего времени нашего пребывания в Афганистане был одной из крупнейших перевалочных баз. Все девять лет войны сюда без перерыва шли вагоны с военной и гражданской техникой, продовольствием и медикаментами. Мне ни разу раньше не приходилось бывать на таких базах. Напоследок захотелось посмотреть — что же и как там хранится. Мы договорились с ее начальником — местным афганцем — о небольшой экскурсии.
Склады в Хайротане занимали огромную площадь — недели не хватит на то, чтобы все осмотреть. Сама база была поделена на два сектора — гражданский и военный. Чего там только не было! Помню, нас подвели к крытому вагону. Сопровождавший нас афганец на отличном русском языке сказал, что пломбу на этом вагоне он вскрыл лишь несколько дней назад. Оказалось, что с 1979 года в нем хранились кондитерские изделия. Все это время леденцы, до которых ни у кого не дошли руки, таяли по соседству с Термезом — в нескольких километрах от полюса тепла. Рядом хранились непонятно для чего отправленные в Афганистан тракторы, садовые коляски, шифер, цемент, сахар, мука. Не десятки, а сотни тысяч тонн того, в чем наша страна сама испытывала недостаток.
Афганец был распорядительным мужичком. Он искренне сожалел, что мы уходим. Через день-другой основная дорога на Кабул окажется закрытой. Дескать, и при нас им было тяжело отсюда что-то вывезти — вон сколько осталось. Теперь же все будет растащено: охрана базы передается правительственным войскам Афганистана. А как они «охраняют» — он прекрасно знал. И мы тоже.
После возвращения в расположение батальона я приказал построить всех свободных от службы солдат и офицеров. Мне хотелось посмотреть, как они готовы к завтрашнему дню. Батальон должен был начать движение по моей команде в половине десятого утра. От нашего последнего места расположения до границы не больше километра. Они должны были пройти этот участок, пересечь мост, выйти на большой плац в Термезе, построиться там и ждать меня.
Я на бронетранспортере, а это была командно-штабная машина, оборудованная специальными средствами связи, должен был переходить границу самым последним. Позже, когда закончилось построение, я попросил тщательнейшим образом проверить этот бронетранспортер, чтобы, не дай Бог, он неожиданно не заглох на мосту.
