Леонид Механиков - Полёт:Воспоминания.
Мы прилетели на аэродром Менделеево, что на Кунашире.
Погода была нелётная, и мы застряли на этом аэродроме на целую неделю - такое часто встречается на Востоке. В первый день ожидания мы переживали, что не можем улететь, что оторвёмся от полётов своего полка, отстанем по плану подготовки, что сорвутся разные и всякие намеченные и спланированные мелочи. Мы звонили и бегали, ругались с синоптиком и возмущались, слали по радио возмущённые телеграммы, но синоптики были неумолимы: погоды не будет долго, потому что она обуславливается... и пошло-поехало. Местные полёты также были закрыты, и гарнизон снова вернулся к своему извечному занятию - футболу.
Футбол на Менделеево, где всего-то народу было, что отдельная авиаэскадрилья, являлся всем: это был бог, которому поклонялись стар и мал, это была цель и задача, это был образ мышления и суть бытия. Гарнизон состоял из посёлка в одну улицу, по обе стороны которой стояли четырёхквартирные сборные домики. В каждом домике - четыре семьи. Заканчивалась улица стадионом. Конечно, не стадионом в полном смысле этого слова. Стадионом называлась большая поляна, гораздо больших размеров, чем стандартное поле стадиона, на котором было врыто двое футбольных ворот, да по бокам ещё стояли грубо сколоченные самодельные скамейки. Вот и весь стадион.
Если стать на улице лицом к стадиону, то по левую руку окажутся дома «левых», а по правую - дома «правых». Нехитрая наука, но в ней кроется глубокий смысл: левые - это левые, а правые - это их противники. Весь образ жизни, всё бытие на острове было разделено на левых и правых, между которыми шли постоянные сражения. Сражения эти имели целью доказать кто лучше - левые или правые. Каждый свободный от службы день к 09.00, а в рабочие дни - по окончании работы обе стороны улицы посемейно с женщинами, детьми, запасом харчей, ведомые главой семьи, выходили из своих домов и устремлялись на стадион. Главы семьи оставляли чад своих с матерями на скамейках, сами же собирались в команды: левые - у левых ворот, правые - у правых. Затем команды сходились к центру поля, приветствовали друг друга, и начинался футбол. Футбол отличался от обычного тем, что не имел никаких перерывов или границ по времени. Футбол шёл до тех пор, пока было ещё возможно различить мяч.
Второе отличие - что играли левые с правыми.
Не важно, сколько выйдет на поле в команде левых - пусть хоть два человека, а в команде правых - двадцать, - всё равно футбол начинался и продолжался весь день.
Игроки уходили и приходили, быстренько перекусывали на лавочке и снова включались в игру.
На поле все были равны - и лётчики, и техники, и штабные, и батальон аэродромного обслуживания - критерием личности было одно: умение обработать мяч, дать вовремя пас и закатить штуку.
Героем дня становился любой самый ловкий, умелый да смелый, независимо от ранга и чина.
Счёт иногда достигал величин порядка 80:0, это неважно.
Главное - что левые играли с правыми. Мамы с детьми, внимательно наблюдавшие за игрой, сопровождали каждый успех или неуспех бурными эмоциями, в перерыве между взрывами судачили подружка с подружкой, не отрывая внимательных глаз от поля; дети прямо на стадионе спали, ели, капризничали, но даже во время рёва своей маме продолжали следить за папиной беготнёй. Гарнизон жил футболом.
Наверное, этот футбол многих спас от сумасшествия. На острове, как и во всех отдалённых гарнизонах Дальнего Востока, царил железный сухой закон: водки или спирта просто на остров не завозилось, иначе в этой дичайшей глуши люди бы спились за месяц. Рассказывали, что раньше, когда пограничники не так свирепствовали, бегали за водкой в Японию: зимой пролив замерзает, десяток-другой километров для Востока - не расстояние, но прошли эти времена. Пришлось смириться. А чтобы не рехнуться в этой глуши - придумали футбол.
Надо было видеть людей этого гарнизона.
Здесь не было ни одного больного, гарнизонный врач гонялся за больными днями и ночами, но делать ему было нечего, работы не было, и он жаловался, что теряет квалификацию, и просился в госпиталь. Здесь не было худых и толстых: вопреки конституции организма и возрасту, каждый был поджар, строен, ловок, силён и добродушен. Чрезвычайных происшествий на острове не случалось, раздоров и сплетен в гарнизоне в отличие от многих других гарнизонов просто не было, боевые задачи выполнялись своевременно, точно и в срок. Интересное место - Курилы.
Интересное существо - человек...
И всё-таки нас тянуло домой.
Наверное, чтобы скрасить нашу не футбольную жизнь, кто-то из местных старожилов предложил сводить нас поглядеть на Японию. Мы с радостью согласились.
Утром после завтрака, прихватив сухим пайком свои обеды, мы отправились к Японии.
Сразу же за границами гарнизона мы попали в глухую тайгу. Едва различимая тропинка вела нас всё дальше и дальше сквозь завалы деревьев, ручейки и речушки, сквозь дикий бурелом, переплётённый лианами, свисающими с цветущих магнолий и красного дерева вперемешку с типично тундровым кедровым стлаником. Казалось, все виды флоры и фауны собрались на этом странном до волшебства острове. Кричали какие-то неизвестные птицы, летали громадные стрекозы, а когда где-то рядом что-то утробно рявкнуло, проводник спокойно пояснил, что это бурый медведь, и что бояться его не надо, потому как людей он не трогает. Тем не менее, восторги наши несколько поубавились, рука инстинктивно потянулась к поясу пощупать, на месте ли кобура верного ТТ, на всякий случай прихваченного по совету старожила у дежурного по части, выдавшего его с разрешения начальника штаба под запись в журнале. В обычном гарнизоне получить своё табельное оружие можно только на полёты или на дежурство, здесь же вопросы решались проще: каждый знал, что тайга - не игрушка, а пьяных здесь не бывает, потому что водки нет.
Тропинка становилась всё незаметнее, всё чаще приходилось перелезать через буреломы, всё чаще приходилось раздирать лианы.
В очередной раз, когда я хотел взяться за лиану, чтобы отвести её со своего пути, проводник резким окриком остановил меня. Мы остановились и прослушали краткий курс по безопасности: лианы есть разные. Когда в цветке лианы три лепестка - это не страшно. Когда же лиана четырёхлистник - её трогать нельзя, ибо пыльца её ядовита настолько, что при попадании на руку может вызвать экзему. Теперь стало идти ещё труднее: страх заболеть заставлял глаза судорожно искать цветки на тех лианах, считать на них лепестки...
Не знаю, верно ли это, справочников я как-то не удосужился посмотреть по тем лианам, но думается, что проводник просто хотел на нас нагнать страху, что ли...
