Бенгт Янгфельдт - Ставка - жизнь. Владимир Маяковский и его круг
этим шагом, для человека, ранее считавшего Рембрандта и Рафаэля символами устаревшей эстетики, он означал капитуляцию.
Если утверждение об амнистии Рембрандта вряд ли было искренним, то к фразе о “песне и поэме” стоит отнестись серьезно. Даже если Маяковский не хотел в этом признаться открыто, его мучила мысль о том, что постоянное сочинение “злободневных стихов” мешает ему писать “настоящую” поэзию. В личных беседах он иногда позволял себе выразить тревогу по поводу того, что как поэт он себя исчерпал. Когда ранним весенним утром
года в номер “Истрии” к Маяковскому зашел Илья Эренбург, постель была нетронута. Маяковский не спал всю ночь, был очень мрачен и сразу, даже не поздоровавшись, спросил: “Вы тоже думаете, что я раньше писал лучше?”
После поэмы “Про это” Маяковский не написал ни одного лирического произведения, и во второй половине двадцатых в нем видели прежде всего “вестника революции” — в отличие от Пастернака, который, хотя и написал две поэмы на революционную тему — “Девятьсот пятый год” и “Лейтенант Шмидт”, воспринимался главным образом как поэт. “О Маяковском с 1922 года никто всерьез и не говорит “кроме, как в Моссельпроме”, между тем как вещи Пастернака, еще не успев появиться в печати, ходят в списках по рукам <…>”, — сообщал зимой 1926 года Бенедикт Лившиц Давиду Бурлюку.
Для Маяковского сочинение злободневных стихов было необходимо по финансовым причинам. В то время он был постоянным сотрудником “Комсомольской правды”, но получал всего 70 копеек за стихотворную строчку. Поэтому иногда ему приходилось сочинять три стихотворения в день — от такого объема может иссякнуть самый богатый лирический источник. Но только ли материальная сторона определяла направление его творчества? Или гражданская поэзия была своего рода убежищем, потому что он не знал, о чем писать, потому что у него не было темы? Комментируя же текущие события, он ежедневно получал темы даром. Это было удобно, а возможно, и необходимо в ситуации, когда Лили больше не являлась катализатором для его лирического самовыражения.
“Володька <… > работает без цели, его только и спасает, что он работает по газетам”, — прокомментировал Осип. Маяковский переживал подобный творческий кризис и ранее, в 1919–1921 годах, когда, помимо текстов к плакатам, он сочинил всего два десятка стихотворений. Но после той поэтической засухи он все же нашел силы для создания большой поэзии — поэм “150 ооо ооо” и “Люблю”. “Он, может быть, и еще раз найдет способ выйти из положения”, — надеялся осенью 1928 года Виктор Шкловский, утверждавший, что Маяковский попал в поэтический тупик и что именно это стало одной из причин кризиса Лефа (помимо конфликта Шкловского с Лили). Его надежды оправдались, и скорее, чем он мог предположить; как оказалось, Маяковский уже нашел “выход из положения”.
Маленький Реношка
Заграничные поездки продолжились и в 1928 году. В середине апреля Лили уехала в Берлин, где встречалась с матерью. О том, что отношения с Еленой Юльевной еще были прохладными, свидетельствует восклицание Лили в первом письме “зверяти- кам” в Москву: “Вообще хорошо что мама уезжает!!” Однако в Берлин Лили отправилась не только для того, чтобы повидать мать. Вместе с лефовцем Виталием Жемчужным, мужем Жени, она работала над фильмом “Стеклянный глаз” (см. выше). Это была пародия на коммерческое игровое кино, которое показывали во всех кинотеатрах, — и одновременно “агитация за кинохронику”. С целью приобрести иностранные киножурналы — их предполагалось вмонтировать в “Стеклянный глаз” — Лили и поехала в Берлин. Фильм снимала студия “Межрабпомфильм”, которая, как надеялась Лили, должна была покрыть расходы. “Ослит! Думай о моих кино-делах!!! — писала она. — Обидно, если ничего не удастся купить! Уж не такие это деньги! Убеди правление”. Судя по всему, деньги киностудия предоставила, ибо фильм снимался в августе, монтировался осенью, а в январе 1929 года состоялась премьера. Хуже обстояло со сценарием Осипа “Клеопатра”, которым Лили безуспешно пыталась заинтересовать немецких режиссеров.
Маяковский лежал в Москве с тяжелым гриппом, но предполагалось, что он приедет в Берлин, как только поправится. В этом случае ему, как писала Лили, нужно было привезти: cci) икры зернистой;
Подпись Маяковского под письмом к Лили от 28 апреля 1928 г.: “Больной Щен”.2–3 коробки (квадратные металлические) монпансье;
Подпись Маяковского под письмом к Лили от 28 апреля 1928 г.: “Больной Щен”.
2 фунта подсолнухов и
сотню (4 кор. по 25 шт.) папирос “Моссельпром”. Сама же она послала Осипу шарф, а Кулешову автомобильные перчатки. Однако выздоровление проходило медленно, и Маяковский так и остался в Москве.
Поэтому Лили поехала дальше, в Париж, где провела десять дней. В это время Эльза жила в крайне стесненных условиях, зарабатывая на жизнь изготовлением бус из искусственного жемчуга, а иногда даже из макарон. Корреспонденция между Москвой и Парижем, как обычно, затрагивает в основном материальные темы, и на этот раз в фокусе находится Эльза. Маяковский шлет ей деньги из Москвы, а Лили дает десять фунтов, чего должно хватить на два месяца. Деньги получает и Елена Юльевна. Но Лили не забывает и о себе: “Я купила дюжину чулков, шесть смен белья (три черных, три розовых), 2 пары плетенных туфлей с переплетами, тапочки, носовые платки, сумку”. Откуда появились деньги? В Париже Лили взяла деньги на покупки в долг, который вернула переводом из Берлина на обратном пути в Москву. Возможно, у них были деньги в Берлине? Не поэтому ли Елена Юльевна встречалась с Лили там, а не в Париже, который намного ближе к Лондону?
Лето 1928 года снова прошло в Пушкине, а Маяковский успел совершить трехнедельное турне по Крыму, и августа, в день его возвращения в Москву, Лили сообщила Осипу, проводившему отпуск вместе с Женей, что “Володя приехал с твердым решением строить дом и привести автомобиль из-за границы”. В тот же день в письме к Рите она рассказала о его планах: “Через 1V2 месяца
Несмотря на болезнь, Маяковский
мая отправился на Красную площадь, где и был сфотографирован с извечной папиросой в углу рта.
он едет через Японию в Америку. А м.б. не в Америку, а в Европу, но в Японию — непременно”.
В этот раз предпосылки для кругосветного путешествия были как никогда благоприятны. В июне редакция “Комсомольской правды” и ЦК комсомола обратились в различные инстанции со следующей рекомендацией:
Тов. Маяковский командируется ЦК ВЛКСМ и редакцией газеты “Комсомольская правда” в Сибирь — Японию — Аргентину — САСШ — Германию — Францию и Турцию для кругосветных корреспонденций и для освещения в газете быта и жизни молодежи. Придавая исключительное значение этой поездке, просим оказать т. Маяковскому всемерное содействие в деле организации путешествия.
