Альфред Штекли - Галилей
Дело Галилея должно было продемонстрировать всему христианскому миру, что святой престол никому не позволит ставить под сомнение принятые им решения. Церковь стоит и будет стоять на суровом наказании инакомыслящих. Итоги процесса должны были показать суровую принципиальность, твердость и бескомпромиссность Урбана. Текст приговора и отречения был тут же размножен. Апостолические нунции и инквизиторы на местах получили приказ огласить их в церквах и в собраниях ученых. Особенно следовало довести их смысл до философов и астрономов, и особенно там, где было много сторонников Галилея, — во Флоренции, Падуе, Болонье.
Приговор и отречение произвели тяжелое впечатление. Недаром руководители Святой службы тщательно их редактировали — там ни словом не обмолвились о «мягком обращении» с обвиняемым и сделанных ему исключительных послаблениях: это касалось только государя Тосканы и не подлежало обнародованию. Формулировки приговора, напротив, позволяли толковать их в самом суровом смысле.
Люди, знавшие о «Диалоге» понаслышке, могли теперь опровергать любого вольнодумца, которому взбрело бы в голову утверждать, будто Галилей выпустил книгу в защиту Коперника. В ту пору очень хорошо знали, что значит «допрос с пристрастием». Раз в пыточном застенке Галилей устоял, продолжая утверждать, что не верил и не верит в учение о движении Земли, значит, он и впрямь никогда не был коперниканцем! Следовательно, величайший ученый Италии, что бы там ни говорили, держится обычных взглядов на мироздание.
На читателей, которые поняли истинный смысл «Диалога», приговор и текст отречения действовали еще более угнетающе. Каким же невыносимо мучительным должен был быть этот «допрос с пристрастием», чтобы Галилей, уступив инквизиторам, подписал такое!
«Возвещаем, провозглашаем, выносим приговор и объявляем, что ты, Галилей, за вещи, приведенные в процессе и тобою признанные, был сочтен этой Святой службой сильно заподозренным в ереси, то есть в том, что ты держался и верил в ложную и противную священному писанию доктрину… и в том, что ты считал, будто можно держаться и защищать в качестве правдоподобного мнение после того, как оно было объявлено и определено как противное священному писанию. Ты, следовательно, навлек на себя все взыскания и кары, назначенные и обнародованные святыми канонами и другими установлениями, общими и частными, против подобных преступников. От коих кар, с нашего согласия, ты избавишься, если прежде с чистым сердцем и непритворной верой отречешься, осудишь и проклянешь вышеназванные заблуждения и ереси, как и все прочие заблуждения и ереси, противные католической и апостолической церкви, тем образом и в той форме, которая тебе будет нами дана. Но дабы это твое, тяжелое и опасное заблуждение и нарушение не осталось совершенно безнаказанным и ты стал бы впредь более осторожен, а также в назидание другим, которые бы воздерживались от подобных преступлений, приказываем обнародовать эдикт и запретить книгу «Диалог» Галилео Галилея. Тебя мы приговариваем к форменному заключению в этой Святой службе по нашему усмотрению, а в качестве епитимьи устанавливаем, чтобы ты три года единожды в неделю читал семь покаянных псалмов. Мы оставляем за собой право уменьшать, изменять или отменять целиком или частично вышеназванные наказания и епитимьи».
Заточение в темнице Святой службы… Это сразу же вызывало самые мрачные ассоциации. Сколько придется узнику там просидеть? Год? Два? Срок не был установлен. Галилея могут держать в темнице сколь угодно долго, «по усмотрению Святой службы». Бессрочное заточение?!
Суровый приговор заставил содрогнуться не одно сердце:.
В монастыре святой Марии-над-Минервой со всей подобающей мрачной торжественностью был оглашен приговор. Это произошло в среду, а уже в пятницу Урбан велел уведомить тосканского посла, что из любви к его государю он делает Галилею новое послабление — заточение в инквизиции заменяет ссылкой. Местом ссылки он назначает Галилею римский дворец Медичи и прилегающий к нему сад. Посол может переправить туда Галилея, но сделать это должен без огласки, тайно, в закрытой карете.
В тот же вечер Никколини перевез Галилея во дворец Медичи. Урбаново «милосердие» вовсе не умиляло. Галилей знал, что стал одной из фишек в обычной политической игре. Ну что же, если Урбан, торжественно демонстрируя свою идейную непоколебимость, хочет в то же время, действуя тайно, покорить государя Тосканы своей уступчивостью, то этим не следует пренебрегать. Посол может оказать ему, Галилею, неоценимую помощь. Множество неотложных дел, в том числе и семейных, требуют его скорейшего возвращения домой. Если Урбан и кардинал Барберини не проявляют желания даровать ему свободу, то пусть, по крайней мере, отпустят на родину и назначат местом заключения его собственный дом в Арчетри. А пока в окрестностях Флоренции еще не прекратилась чума, он может отбывать наказание в соседней Сиене, в доме своего друга, архиепископа, или в одном из монастырей.
Никколини обещал не пожалеть усилий, но высказал мысль, что Галилею следовало бы самому обратиться к Урбану с прошением. Надо только найти достаточно веские причины для его обоснования.
Веские причины? Сколько угодно! Восьми сирот, которых он ждет из Германии, хватит? Галилей тут же написал прошение. Никколини удивленно поднял брови. Тот, видимо, описался: из Германии должна приехать вдова брата с детьми, а здесь говорится о сестре. Какая разница! «Сестра» звучит убедительней.
Замысел Урбана не трудно было разгадать. Он будет идти на уступки, но постепенно, дабы иметь возможность каждый раз заявлять, что новая милость оказывается исключительно из любви к повелителю Тосканы.
Считая просьбу Галилея чрезмерной, Урбан не пожелал ее удовлетворить. Беседуя с Никколини, папа осудил подобную нетерпеливость. Хотя еще рано было уменьшать Галилею наказание, он тем не менее заменил ему тюрьму ссылкой в резиденцию Медичи. А теперь он — разумеется, лишь из уважения к великому герцогу! — соглашается сослать Галилея в Сиену, в один из тамошних монастырей.
Но, может быть, их святейшество соблаговолит разрешить Галилею, когда исчезнет чума, перебраться во Флоренцию, определив ему местом заключения его собственный дом?
Это уж слишком! Прошло только десять дней, как объявили приговор, и уже отправлять узника домой! Посол не стал настаивать, но чуть позже высказал новое предложение. Не окажет ли их святейшество милость и не согласится ли, чтобы в Сиене Галилей пребывал не в монастыре, а в доме архиепископа..
Хорошо, согласился Урбан, но он делает это без ведома Святой службы. Ведь кардиналы решили отправить узника в один из монастырей Сиены. Поэтому посол не должен никому говорить об этом ни слова. О дарованной милости ему следует поставить в известность лишь кардинала Барберини.
