Михаил Козаков - Фрагменты
Молодой Фауст — К. Козаков. Телеспектакль «Фауст» по И.-В. Гёте. Постановка М. Козакова. 1986
Живой концерт, радио, телевидение — очень разные вещи.
«Фаустом» я занимался трижды: радио, телевидение, пластинка. Иногда в живых концертах читал и за Фауста и за Мефистофеля. На пластинке Гердт и я. Казалось, уже все проверено, ведь пластинку мы делали после видеофильма. Однако я ошибся в темпе первого монолога Фауста. «Я богословьем овладел, над философией корпел, юриспруденцию долбил и медицину изучил. Однако я при этом всем был и остался дураком…» и т. д. Большой и очень важный монолог перед попыткой самоубийства. Подумал: на пластинке фаустовских переживаний не видно, монолог длинный, возьму на полтемпа быстрее. И взял. А раз быстрее хоть на полтемпа, то и звук на полтона повысился. В результате первый важный трагический монолог получился неудовлетворительно. При записи я этого не почувствовал, при первом прослушивании тоже. Почувствовал, когда смонтировал всю пластинку. Надо бы переделать, но в диске и так перебор метража. Так что если переписывать, как надо, метраж еще увеличится на минуту. Невозможно! Так я опять, в очередной раз, ошибся. Хорошо хоть дальше многое правильно и недурно, на мой взгляд. «Но пораженье от победы ты сам не должен отличать», как сказал поэт. А кто же отличит? Кто должен разобраться первый, как не всё тот же «взыскательный художник»?
Уроки, уроки, ошибки, неудовлетворенность и жажда недосягаемого совершенства. Оттого и хочется, едва закончив одну работу, начать другую. В надежде, что, может, на этот раз…
Мефистофель — З. Гердт
Я в своей жизни прочел много, очень много стихов. Больше для себя и чаще про себя, но предостаточно и вслух. С детства я полюбил поэзию, никогда не пытался писать стихи, даже в юности. Теперь, шутя, могу срифмовать, подражая прекрасному актеру Валентину Гафту, известному своими эпиграммами, поздравительные стишки в альбом. К поэзии это не имеет никакого отношения. Вслед за великим Яхонтовым могу повторить: «Я в душе поэт, только с чужими стихами». И хотя известно, что говорить про себя «поэт» стыдно, это все равно что сказать о себе: я — хороший человек, но, судя по всему, это так. А иначе откуда у меня ненормальная любовь к поэзии, которую сравню разве что с любовью к музыке. Но я не музыкант, музыке никогда не учился, и не поэт — стихов не писал. А вот читаю много и часто. Сделал не одну программу, несколько фильмов-концертов, штук десять сольных пластинок и несметное число радиопередач. Я читал Державина, Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Ахматову… Этих больше, чем других. Наверное, потому, что люблю больше. Но и потому, что чувствую — они легче и органичнее ложатся на голос и мою индивидуальность.
Фауст — М. Козаков
Роль должна, по выражению П. Б. Луспекаева, «личить», быть к лицу, идти актеру. Примерно то же, как ни странно, с поэзией. Со стороны это, разумеется, и виднее и слышнее. Раз читал один очень известный и очень хороший актер главу из большой вещи А. С. Пушкина. Как мне кажется, далеко не всем понравилось его исполнение, слишком уж он укоренился в сознании зрителя как блестящий исполнитель социальных ролей. И вдруг изящный, светский стиль Пушкина! И фактура, и голос, и интонации — все у этого актера вступило в противоречие с вещью. Я, по своему обыкновению, очень внимательно, в тишине смотрел телепередачу, не отвлекаясь на телефонные звонки и домашние разговоры. И вот что поразительно: я увидел, что этот актер превосходно внутри себя слышит мелодию пушкинского стиха, его ритмы, размеры, безусловно понимает смысл этой непростой вещи, но она ему не «личит». Выразить это внутреннее звучание и понимание смысла ему, как мне кажется, не дано. Это все равно как если бы превосходный музыкант, сидящий за ударными, великолепно слышал, чувствовал, как следует играть скрипичный концерт Моцарта, а потом решил бы сыграть его на своем барабане! Опасно читать не свои вещи. Закушняк говорил: «Жидковат я для Толстого. На голос не ложится».
Я очень люблю поэзию Твардовского, стихи Маяковского и Есенина. Но читать не решаюсь. Особенно по телевидению или в концертах. Твардовский, его «Теркин» «личит» Табакову, Ульянову. В отборе стихов следует проявлять почти медицинскую аккуратность. Причем может быть так, что одно стихотворение поэта легко ляжет на фактуру и голос, а другое, его же, — нет. Здесь, увы, как и в медицине, нет абсолютных рецептов и панацей от всех бед.
Из ныне здравствующих поэтов мне ближе всего Д. Самойлов, А. Тарковский, О. Чухонцев. Вот их я и читаю. Особенно много — Самойлова.
Я учился читать стихи у поэтов. Мне посчастливилось слышать, как читали Ахматова, Пастернак, Заболоцкий. Я люблю слушать поэтское чтение, но главное, разумеется, чтобы читались хорошие стихи. Есть поэты, которые умелым чтением могут обмануть слушателя, но, как правило, обман длится недолго — типографский шрифт на бумаге все проявит. А есть поэты, которые даже замечательные свои стихи способны занудить, загубить. Хорошо, конечно, когда хороший поэт читает свои стихи. Это высшая школа чтения стихов. Так, наверное, читал Маяковский. Так читала свои стихи Ахматова.
Актер читает чужие стихи. Для меня чтение на скрещении двух манер — актерской и поэтской. От музыки — стремление к полифоническому звучанию стиха. От театра, кино, от режиссуры — стремление к монтажу в построении концерта или пластинки.
В первой же своей пластинке в фирме «Мелодия» я опробовал монтажное построение. Речь идет о стихах Ф. И. Тютчева. За основу был взят Денисьевский цикл. Последняя трагическая любовь поэта — Елена Денисьева. Стихи, обращенные к ней или написанные в связи с ней, и одно, написанное от ее имени, обращенное к себе самому, получили название Денисьевского цикла. В композиции я решил использовать письма Тютчева и Денисьевой, дневники и воспоминания современников. Впоследствии на основе этой пластинки я поставил на ТВ фильм «О ты, последняя любовь», о котором уже упоминал. На пластинке «О время, погоди!» звучат два голоса: от Денисьевой — Беллы Ахмадулиной и мой — от Тютчева. Потом добавилась музыка Скрябина и Листа. Возник маленький поэтический спектакль, имевший успех, и пластинка затем выходила несколькими тиражами. С тех пор я всегда рассматривал работу над диском на фирме «Мелодия» как создание отдельного, драматургически законченного произведения, даже в том случае, когда ограничивался только стихами, без привлечения дополнительного подспорного материала. Пушкинский альбом тоже построен по законам монтажа. Там меня интересовал принцип перепада состояний поэта, диалектика мыслей и чувств гения. Это и послужило отправной точкой при создании пушкинского альбома, состоящего из двух пластинок.
