Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции
Активно продвигается тезис о том, что свержение М. С. Горбачева вносит элемент непредсказуемости в советскую внешнюю политику и чревато обострением международной обстановки и даже возвратом к «холодной войне». В этом духе высказался, в частности, министр обороны П. Жокс. Он заявил, что дальнейший вывод французских войск из Западной Германии будет связан с условиями вывода советских войск из Восточной Европы. В парламентских кругах, прежде всего со стороны правой оппозиции, раздаются голоса в пользу пересмотра планов по сокращению расходов на оборону.
С заявлениями, осуждающими «государственный переворот в СССР», выступили представители всего спектра политических сил Франции, включая руководство и различные фракции ФКП. В весьма жестких тонах выдержано заявление правящей соцпартии, с которым выступил ее первый секретарь П. Моруа. Осудив свершившееся, он высказался за немедленное освобождение М. С. Горбачева и возвращение его на пост главы советского государства. Он призвал к поддержке всех санкций, которые приняты в ЕС в отношении нового советского руководства. На состоявшихся с участием В. Ф. Петровского консультациях французская сторона, подчеркнув свою заинтересованность в проведении Московского совещания по человеческому измерению СБСЕ, вместе с тем поставила возможность его организации в зависимость от нормализации обстановки в СССР и отмены чрезвычайного положения. В связи с появлением утверждений о возможном применении силы против руководства РСФСР близкий к Ф. Миттерану председатель комиссии по иностранным делам Национального Собрания Возе ль заявил о необходимости сделать все возможное, чтобы предотвратить такой разворот событий, который, по его словам, имел бы «непоправимые» последствия для отношений Запада с СССР. В целом обстановка здесь характеризуется переходом от позиции выжидания к оказанию активного воздействия на ход событий в СССР как в двухстороннем плане, так и в рамках коллективных усилий по линии Европейских Сообществ.
На этом сообщение заканчивалось.
Я уже упоминал имя заместителя министра иностранных дел В. Ф. Петровского. Он прилетел в Париж вечером 19 августа для переговоров по проведению Московского совещания по человеческому измерению СБСЕ. Понятно, сколь велик был наш интерес к такому визитеру, однако он сохранил олимпийское спокойствие и примерную отрешенность. «Ничего не видел, ничего не знаю». Я показал ему все, что шло из Москвы по линии МИД. Опять-таки полная нейтральность. 20 августа я поехал вместе с ним на переговоры в МИД Франции. В кабинете директора европейского департамента Ж. Бло тянулся вязкий разговор насчет нескончаемых технических проблем, связанных с проведением Совещания в Москве. Разговор почти в мурлыкающем тоне, который как бы обволакивал все, что происходит в кабинете, ограждая, изолируя его от внешнего мира.
— Так состоится Совещание? — задает прямой вопрос кто-то из французов.
В. Петровский:
— Нашим подготовительным комитетом руководит Г. Янаев, — говорит он. — А теперь он… — и В. Петровский поднимает глаза выше голов сидящих за столом.
Но о каком же Совещании вы говорите, заявляют французы, когда на улицах Москвы танки. Разве может оно состояться без нормализации обстановки в Советском Союзе и отмены чрезвычайного положения?
В начале второй половины дня я говорю В. Петровскому, что, по сообщениям радио, в Париж прилетел А. Козырев, тогда министр иностранных дел Российской Федерации. Никаких сообщений о его прилете в посольстве не было. Добавляю, что посольство старается найти его. Молчание со стороны В. Петровского, хотя известно, что они люди близкие. Вечером В. Петровский улетает, но не в Москву, а в Женеву продолжать свое международное турне.
А. Козырев действительно в Париже. Вечером радио сообщает об этом каждые полчаса. Советник-посланник усиленно разыскивает его, но повсюду, куда он звонит, ему говорят, что А. Козырев либо был и уехал без указания куда, либо ссылаются на то, что ничего неизвестно. Как выясняется позднее, А. Козырев собирается не в Париж, а в США, но в связи с какой-то неувязкой залетел по пути туда в Париж. «Для французских дипломатов, придавленных заявлениями, сделанными Ф. Миттераном по телевидению накануне, это была нежданная находка, — пишет Бернар Леконт в уже упоминавшейся книге. — Как только А. Козырев выходит из кабинета Юбера Ведрина, он попадает в руки европейского департамента Кэ д’Орсе — Жака Бло, Филиппа де Сюрмена, Рене Рудо…»[15]
Поздно вечером А. Козырев выступает по пятому каналу французского телевидения. Дежурный по посольству 3-й секретарь О. Угрик пробует установить контакт с А. Козыревым или с кем-нибудь из сопровождающих, но его собеседники на телевидении отказались подозвать А. Козырева к телефону, не дали никаких его координат, правда, согласились передать А. Козыреву просьбу связаться с посольством по телефону. Но ничего не последовало.
20 августа, т. е. на второй день путча, мы получили циркулярную телеграмму министра с указанием «при разъяснении внутренних процессов, происходящих в СССР, руководствоваться официальными материалами, которые направляются в посольства на регулярной основе». «Принимаемые меры носят временный характер…» и т. д.
Я проигнорировал эту директиву полностью.
21 августа — день развязки в Москве — стал днем, когда Париж, что называется, «двинулся», «рванул» в Москву.
«Желание исправить столь явный ляп президента очевидно до неловкости (я продолжаю цитировать уже упоминавшееся исследование). Юбер Ведрин обзванивает все редакции, Жак Ланг (министр культуры. — Ю.Д.) выступает с идеей грандиозной манифестации, Эли Визель тотчас же после выхода из кабинета Миттерана выступает с инициативой собрать лауреатов Нобелевской премии всего мира. Вернувшись из департамента Верхняя Савойя, дипломатический советник президента Пьер Морель сделает все возможное, чтобы соединиться в среду по телефону с Ельциным, готовя одновременно экспедицию Мишеля Возеля в Белый дом. Этому депутату от департамента Буш дю Рон, которого будет сопровождать лирически настроенный, преисполненный чувств Эли Визель, будет поручено передать послание Миттерана Ельцину. Жан Леканюэ, отдыхавший на Лазурном берегу, был до крайности удивлен, когда узнал, что к нему неожиданно обращаются с просьбой сопровождать Возеля.
— Вы уверены, что я действительно должен лететь туда?
— Да. Президент придает этому большое значение, — объясняет Морель. — Он считает важным продемонстрировать единство Франции в этом деле»[16].
