Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8
Поскольку ужин и вино меня развеселили, не имея возможности ничего поделать со страссбуржкой из-за наличия ее любовника, я дал себе полную свободу с юной Басси, которая благодарно откликалась на все, чего я хотел, при том, что ее отец и мать только смеялись, в то время как дурак Арлекин злился, что не мог делать того же со своей дульсинеей. Но когда в конце ужина я представил их глазам малышку в натуральном виде, а сам предстал как Адам, перед тем, как съесть роковое яблоко, дурак сделал движение, чтобы уйти, и взял страссбуржанку за руку, чтобы вывести вон. Я же с самым серьезным и повелительным видом приказал ему быть благоразумным и остаться, но он, ошеломленный, довольствовался тем, что повернулся ко мне спиной, его же красотка не последовала за ним и под предлогом защиты малышки, которая расположилась на мне вполне удобно, она уселась настолько хорошо, что добавила веселья, давая мне возможность своей заблудившейся рукой доставить ей то же самое.
Эта вакханалия разожгла старую Басси, она стала теребить своего мужа, чтобы тот дал ей доказательства своей супружеской нежности, и он ей уступил, в то время как скромный Арлекин готов был вспыхнуть, держа голову зажатой руками и оставаясь неподвижным. Счастливая этим положением, страссбуржанка, вся в огне, уступая природе, позволила мне делать все, что я хочу, и, переложив на край стола юную Басси, которую я только что покинул, я предпринял акт творения во всей полноте, и ее мощные движения убедили меня, что она была по меньшей мере столь же активна, как и я.
С концом оргии я опустошил свой кошелек на стол и был рад увидеть жадность, с какой разобрали эту двадцатку цехинов.
Усталость и невоздержанность, в то время, как я еще не полностью восстановил свои силы, погрузили меня в долгий сон. Я поднялся лишь, когда мне надо было явиться в ратушу к бургомистру, который принимал меня по долгу службы. Я поторопился одеться, чтобы пойти туда, мне было любопытно узнать, чего от меня хотят. Я знал, что мне нечего опасаться. Когда я туда явился, этот чиновник обратился ко мне по-немецки, но я притворился глухим, и не без причины, потому что знал лишь несколько слов и не мог понять важных вещей. Когда разобрались в моем недостаточном понимании, он заговорил со мной на латыни, не цицероновской, но правильной, на которой говорят, в основном, в университетах Германии.
— Почему, — сказал он, — вы носите фальшивое имя?
— У меня абсолютно не фальшивое имя. Справьтесь у банкира Карли, который выплатил мне пятьдесят тысяч флоринов.
— Я знаю это, но вы зоветесь Казанова, но не Сейнгальт, откуда это второе имя?
— Я принимаю это имя, вернее я его принял, потому что оно мое. Оно принадлежит мне настолько законно, что если кто-то посмеет его носить, я оспорю это всеми путями и всеми средствами.
— И каким образом вам принадлежит это имя?
— Поскольку я его автор; но это не препятствует тому, что я также и Казанова.
— Месье, либо одно, либо другое. Вы не можете иметь два имени зараз.
— Испанцы и португальцы имеют их часто с полдюжины.
— Но вы не португалец и не испанец; вы итальянец, и, кроме того, как можно быть автором собственного имени?
— Эта штука самая простая и легкая в мире.
— Объясните мне это.
— Алфавит принадлежит всем, это неоспоримо. Я взял из него восемь букв и скомбинировал их таким образом, чтобы составить слово Сейнгальт. Это полученное слово мне понравилось и я приспособил его для наименования себя, в твердой убежденности, что никто не носил его до меня, никто не имеет права его у меня оспорить, и еще менее того, носить его без моего на то согласия.
— Это очень странная идея, но вы подкрепляете ее рассуждением, скорее правдоподобным, чем солидным; потому что ваше имя может быть только тем, какое носил ваш отец.
— Я думаю, что вы заблуждаетесь, потому что имя, которое носите вы сами по праву наследования, не существовало спокон веков; оно должно было быть составлено одним из ваших предков, который не получил его от своего отца, если только вы не зоветесь Адам. Не правда ли, господин бургомистр?
— Я сражен, но это для меня новость.
— Вы опять ошибаетесь. Это отнюдь не новость, это достаточно древнее дело, и я обязуюсь принести вам завтра длинный ряд имен, всех придуманных весьма почтенными людьми, еще живущими, которые мирно пользуются ими, так что никому не приходит в голову вызывать их в ратушу, чтобы потребовать от кого-то из них, не откажется ли он от него для собственного удовольствия и во вред обществу.
— Но вы понимаете, что существуют законы против фальшивых имен?
— Да, против фальшивых имен; но я повторяю вам, что ничего нет правильней моего имени. Ваше, которое я уважаю, не зная его, не может быть более правильным, чем мое; потому что возможно вы не являетесь сыном того, кого вы считаете своим отцом.
Он усмехнулся, поднялся и проводил меня до двери, сказав, что справится обо мне у г-на Карли.
Я как раз должен был к нему пойти сам, и тотчас пришел. Эта история его насмешила. Он сказал мне, что бургомистр католик, порядочный человек, богатый и слегка глуповатый, человек добрейшей души, на которого можно положиться во всем.
На следующее утро г-н Карли пришел позвать меня на завтрак и пригласил с собой к тому бургомистру.
— Я его вчера видел, — сказал он, — и в длинной беседе, которую я с ним вел, я настолько переубедил его в отношении имен, что он теперь целиком придерживается вашей точки зрения.
Я принял с удовольствием приглашение, поскольку предвидел, что найду добрую компанию. Я не ошибся; там было несколько очаровательных женщин и любезных мужчин. Я встретил среди них переодетую даму, которую видел на комедии. Я старался разглядеть ее за обедом, и не замедлил убедиться, что я был прав. Все, однако, обращались к ней, как если бы она была мужчиной, и она весьма хорошо придерживалась своей роли. Что до меня, имея намерение посмеяться и не желая, чтобы меня принимали за дурака, я подступал к ней вежливо, с шутливым тоном, однако обращался только с галантными предложениями, такими, какие адресуют только женщинам, и в моих намеках, моих двусмысленных словах выражал уверенность в том, что касается ее пола, почти не сомневаясь. Она делала вид, что ничего не понимает, и общество посмеивалось над моими предполагаемыми промахами.
После обеда, выпив кофе, так называемый сеньор показал канонику портрет, оправленный в кольцо, которое он носил на пальце. Это был портрет присутствующей здесь девицы, и весьма похожий — дело простое — потому что оригинал был некрасив. Это нисколько не поколебало мое убеждение, но я стал размышлять, когда увидел его целующим руку с нежностью, смешанной с уважением, и я прекратил насмехаться. Г-н Карли улучил момент, чтобы сказать мне, что этот месье, несмотря на свой женственный вид, был мужчина, и более того, он накануне женитьбы на мадемуазели, которой он только что поцеловал руку.
