Анатолий Отян - Служба в потешных войсках ХХ века
Нас так затолкали в вагоны, как селёдки в банку, что даже проходы были заполнены стоящими людьми. Окна вагонов были грязными, воняло дезинфекцией. Но вот, несколько раз дёрнув состав, "кукушка" с лязгом его потянула, но поезд для неё оказался тяжёлым, и она долго набирала скорость. В вагоне светились не все лампочки. Было душно.
Проводников не было, но печка в тамбуре горела, вонь и угар от неё шёл в вагон. Дышать стало вообще нечем. Пытались открыть окна, но они не открывались уже лет тридцать. Люди начали роптать.
Попытались вызвать начальство своё или железнодорожное, но пройти в другой вагон оказалось невозможным – двери между вагонами были заперты или забиты. Кто-то сорвал стоп-кран. Поезд остановился в глухой тайге. Снаружи забегали, закричали. Мы хотели выйти наружу, но дверь из вагона тоже была заперта. Поезд опять поехал, но через некоторое время снова остановился. Снаружи бегали, орали, матерились, угрожали, но несколько раз поезд останавливали при помощи стоп-крана. На остановках в вагонах становилось темно: не было аккумуляторов. Мы уже начали задыхаться. Тогда кто-то выбил окно и пошёл свежий воздух.. Дышать стало легче, но снаружи был сильный, градусов двадцать мороз, и свежий морозный воздух клубами валил в разбитое окно. Те, кто стояли и сидели рядом с окном, стали мёрзнуть и орать чтобы окно чем-то закрыли. Закрыть было нечем и тогда отодрали кусок фанеры от внутренней обшивки вагона и закрыли окно. Опять стало душно и опять открыли. Так продолжалось несколько раз. Как потом выяснилось, в других вагонах было не лучше. От станции Тайга до Томска всего сто с небольшим километра мы ехали с черепашьей скоростью до полуночи. Там нам открыли двери, мы с радостью покинули вагоны и бегом с криками и матюками, уставшие, побежали, прыгая через рельсы куда-то за станцию. Но радость была преждевременной. На дороге, за станцией нас ожидала колонна грузовых открытых автомобилей ЗИС-150. Подчеркиваю – открытых. Сидений в машинах не было и мы без счёта залезали в кузов пока он не был заполнен. Ехали стоя, что во все времена категорически запрещалось.
В каждой машине нас оказалось человек по сорок – сорок пять. Машины по мере загрузки отъезжали и везли нас через тайгу в неизвестность.
Мы, в результате нашего маскарадно-торгового переодевания, были полураздеты, и мороз обжигал наши лица и проникал к телу. Особенно доставалось впереди стоящим, и они пытались залезть внутрь этой человеческой массы. Так поступают овцы во время жары, пряча свои головы от солнца, засовывая их внутрь отары (стада) и велосипедисты при групповых гонках, постоянно сменяя лидера, тем самым принимая на себя давление набегающего воздушного потока. Ехали минут сорок, показавшиеся нам бесконечными. Наконец машины остановились, и мы, задубев от холода, спрыгнули на заснеженную землю. И только сейчас мы поняли всю глупость, которую совершили отдав за бесценок свою одежду. Мороз всё крепчал. Мы почему-то никуда не двигались. Вокруг была тайга, а впереди были во много-много рядов (как позже выяснилось 22 ряда) колючей проволоки, закрытые ворота и домик контрольно-пропускного пункта с маленькими одностворчатыми дверьми, в которые мы по идее должны были пройти. Но почему-то никто не проходил. Возле ворот и проходной стояли столбики, как на государственной границе, покрашенные чёрно-белой краской. Часовые, охраняющие снаружи ворота были с зелёными погонами – пограничники.
Чтобы окончательно не замёрзнуть мы усиленно прыгали, танцевали, боролись друг с другом. Но некоторые стояли не двигаясь, безучастно глядя в никуда. Мы понимали, что они могут просто замёрзнуть и пытались их как-то расшевелить. Но бесполезно. Тогда мы собрали ветки и разожгли костёр. Прибежал сержант и стал приказывать затушить костёр. Но мы сначала зароптали, а потом когда тот хотел затоптать костёр, оттянули его. Он побежал, привёл себе подмогу в виде офицера и ещё двоих сержантов. На приказ потушить костёр мы хором заорали. Тогда заорал и лейтенант.
– Я по уставу имею право применить оружие!, – орал он.
– Да иди ты на хуй! Пусть тебе его сначала дадут! – был ему ответ из толпы.
– Га-а-а, г-а, -захохотала толпа.
Конфликт нарастал. Подошёл "наш" капитан. Лейтенант ему жаловался, толпа гудела. Не ожидая реакции капитана, я подошёл к нему и попросил разрешения обратится. Он разрешил.
– Товарищ капитал, люди не просто мёрзнут, а замерзают. Кто будет отвечать если из тех вон двоих будут трупы. И почему нельзя костёр?
– Лес подожжёте.
– Товарищ капитан, когда начнут пропускать мы костёр потушим.
Снегом забросаем.
Лейтенант что-то хотел вставить, но капитан ему не дал.
– Ну чёрт с вами. А ты Отян, так кажется твоя фамилия, за костёр отвечаешь.
И они отошли. Наш разговор слушали ребята из других групп, и через несколько минут, на всём протяжении дороги, по её бокам горели костры. Это было завораживающее зрелище. Ночь, тайга, горят костры и в бликах их стоят, танцуют, подпрыгивают похожие на чертей силуэты.
Изо рта у них идёт пар. Кто-то курит . Настоящая Вальпургиева ночь.
Благодаря кострам, замёрзших насмерть не было. Но из Кировоградцев были пять человек обморозивших пальцы на ногах так, что неделю пролежали в госпитале. На наши вопросы, почему нас не пропускают, вразумительного ответа не было и только позже, на следующий день, нам объяснили, что была путаница в документах, связанная с арестом Гниенко, а объект куда нас привезли режимный, пограничники подчиняются напрямую Москве. Поэтому долго выясняли. В общем, как всегда, наш советский беспорядок. Unordnung – как сказали бы немцы.
Мы простояли до рассвета – боле пяти часов. К проходной подъехал автобус с прилично одетыми гражданскими людьми. Они шли к проходной и смотрели нас, как если бы увидели инопланетян. К нашему виду прибавилось то, что многие закоптились и перепачкались сажей от костра, а наш уставший и замёрзший вид добавлял колорит к нашей необыкновенной живописности. Пока мы стояли, машины, на которых нас везли, заехали внутрь. И, наконец, нас начали пропускать. Мы подбегали к машинам, и как раньше, стоя ехали на них. Когда мы ехали, я увидел вдалеке пять громадных градирен. (Градирня – сооружение для охлаждения воды, падающей с высоты и успевающей за время падения остыть до необходимой температуры), из которых шёл пар, рядом большое промышленное здание, а дымящихся труб нигде не было. Я сразу догадался что это такое и сказал вслух:
– Это атомная электростанция.
Я определил правильно. Но эту фразу я произнёс в первый и последний раз в течении нескольких следующих лет. Дальше будет понятно, почему. Ехали недолго. Уже не проверяя наши машины, вместе с нами пропустили через ворота за следующую колючую проволоку. Эта ограждённая территория была воинской частью. Она своим видом напоминала немецкий концентрационный лагерь, виденный мною на фотографиях, снятых с самолётов и напечатанных в газетах и журналах.
