Михаил Павловский - На островах
Можно было вздремнуть или помечтать, мысленно побыть наедине с родными.
Где они теперь? Куда их забросило в эту лихую годину? Скоро два месяца, как от Клавы нет вестей. Запрашивали Большую землю, но разве уследишь в
[36]
таком водовороте за одним человеком, одной семьей?! Наши отступают по всему фронту. Прежние позиции удерживаются только на самом севере. Миллионы людей снялись с обжитых мест. Перемещаются в глубь страны фабрики и заводы. Железные дороги забиты беженцами. Где-то среди них и мои. А может, накрыл их огнем своих пулеметов фашистский стервятник, разворотил бомбами железнодорожное полотно, опрокинул под откос поезд с сотнями женщин, детей и стариков?
От такой мысли мурашки забегали по спине. Нет, уж лучше не думать о родных. Я поднялся и отправился проверять посты. Бойцы, затаившись кто где: в кустах, ложбинках, у комлей вывороченных деревьев, — по-своему коротали время. Одни тихонько переговаривались, другие писали письма, третьи просто дремали либо лежали с закрытыми глазами. Бодрствовали только наблюдатели.
Из воронки от бомбы доносились голоса. Я заглянул в нее, увидел Петухова с Петуниным.
— Ты вот все молчишь, Серега, — точно укоряя друга, говорил Петунин, — а я не могу. Все о Гале своей думаю. Как там она? А может, тоже на фронт подалась? Она ведь бедовая. Верно?
— Ну верно, — нехотя согласился Петухов, покусывая травинку. — Только в армию ее не возьмут.
— Это почему же?
— Не специалист она никакой по военной части, а колхозница хорошая, работящая. Больше в хозяйстве нужна, пусть там и остается. Колхоз наш, поди, совсем обезмужичил, каждая пара рук дорога. Хлеб уже созрел. А там овощи подойдут. Кто убирать станет? И на войне есть надо. Вон армия-то какая, прокорми ее. Один ты за день сколько уминаешь.
— Да, уж и сам дивлюсь: война… кусок должен застревать в горле, а я…
Петунин махнул рукой. Петухов тихонько засмеялся:
— Я вот возьму и напишу твоей Гале, как ты, вместо того чтобы врага бить, со щами да кашей воюешь.
— А кого тут бить-то? — рассердился Петунин. — Какого-то паршивого связного уже трое суток ждем.
[37]
Может, набрехал тот парашютист и нет никакого связного, а мы время даром теряем… И вообще, надоело мне по лесам рыскать, разную шваль вылавливать. Уйду на батарею, а то на тральщик попрошусь.
Разговор заинтересовал меня. Я хотел еще послушать, но под ногой некстати хрустнула ветка. Бойцы мгновенно вскочили. Увидев меня, Петунин счел нужным доложить.
— Мы тут, товарищ старший политрук… В общем, все в порядке.
А в глазах вопрос: слышал ли я их разговор?
— Хорошо замаскировались, — дипломатично успокоил я бойца. — И обзор что надо. Уж мимо вас незамеченным не пройдет никто.
* * *Наступила ночь, звездная, тихая. Сомнения начали закрадываться и в мою душу. А вдруг парашютист действительно солгал? Допросить бы его снова. Но гитлеровца уже отправили в Курессаре.
— Что скажешь, Иван Дмитриевич?
— Думаю, — помедлив, ответил Грядунов, — так просто, зазря, не стали бы посылать человека с рацией. Один он без чьей-либо помощи не справился бы с заданием. Надо ждать. Наше дело такое.
И мы дождались. На рассвете Петухов и Петунин задержали неизвестного. Одетый в старые красноармейские брюки и стеганку, он выдавал себя за рыбака из Кихельконна.
— Далеко что-то забрался рыбу ловить, — с усмешкой заметил Куйст.
— Иду по своим делам в Тригу, — ответил задержанный.
— Ночью через леса и болота?
— Заплутался малость.
Куйст задал еще несколько вопросов и, переведя мне ответы, убежденно сказал:
— Он самый.
Потом наклонился к уху и прошептал:
— На всякий случай можно взять на испуг.
Я понял и громко скомандовал:
— Расстрелять!
Куйст повторил по-эстонски. Старшина Зотов вски-
[38]
нул винтовку и дулом подтолкнул лазутчика в спину. Неизвестный вздрогнул, метнул глазами по сторонам и вдруг что-то торопливо проговорил, обращаясь к Куйсту.
Вольдемар усмехнулся:
— Струсил. Сознается: шел на связь с парашютистом. Берите его.
Когда шпиона увели, Куйста стали одолевать сомнения:
— Сдается мне, товарищ старший политрук, что этот тип не все сказал, что-то утаил. Вы его допросите в Курессаре, а мне разрешите с несколькими бойцами остаться здесь на пару суток.
— А яснее о своих догадках можете сказать?
— Вы заметили вчера вечером немецкий самолет?
Да, вчера воздушный разведчик раза два пролетал над аэродромом. До его появления была бомбежка. Очевидно, противник послал разведчика сфотографировать результаты.
А Куйст между тем продолжал:
— Если бы только самолет, я бы и докладывать вам не стал. Тут еще и другое… Может быть, это случайное совпадение, а может, и сигналы хитрые.
— Какие сигналы?
— С земли самолету-разведчику.
И Куйст поделился своими наблюдениями. Он рассказал о подозрительном пахаре в белой рубахе.
Отослав отряд в Курессаре, я с Куйстом и несколькими бойцами задержался в районе аэродрома еще на сутки. Сходил к летчикам, поинтересовался, что у них может быть в лесу на северо-западной окраине аэродрома. Оказалось, недавно они перебазировали туда горючее.
— Понятно…
— Что понятно? — насторожился Преображенский.
— Придется вам склад горючего перевести в другое место. Чем быстрее это сделаете, тем лучше.
Я рассказал о странном пахаре. Но догадку нашу надо было еще проверить. Этим мы и занялись.
На другой день вновь появился фашистский разведчик. И тотчас на поле показался пахарь. Белая
[39]
рубашка его хорошо выделялась на свежей пахоте. Поглядев на самолет из-под ладони, человек начал пахать.
Бросилось в глаза то, что борозды он вел с юго-востока на северо-запад до самой опушки леса. Как раз в то место, где Преображенский хранил авиабензин.
И как только самолет улетел, пахарь прекратил работу. Теперь сомнений не было: это наводчик.
Его мы задержали. А на другой день немцы усиленно бомбили лесок. Но склада горючего там уже не было.
* * *Дерзкие налеты наших миноносцев и торпедных катеров на морские коммуникации противника выводили фашистов из себя. Позднее я имел возможность убедиться, что штаб морского командования гитлеровцев настойчиво требовал быстрее выдернуть моонзундскую «занозу». Однако до поры до времени дело это откладывалось. Вплотную враг занялся архипелагом только в сентябре.
Чтобы лучше раскрыть намерения противника, требовалось добыть «языка». Это было поручено старшине В. Ануфриеву.
