Теодор Гладков - Артур Артузов
Для контрразведчиков этот листочек послужил своего рода ниточкой, ведущей к руководителям заговора.
Вскоре ВЧК получила новые данные о зреющем заговоре. 14 июля 1919 года в районе Белоострова при попытке уйти на финскую территорию были задержаны некие Самойлов и Боровой–Федотов. У них нашли письмо–донесение о дислокации частей 7–й армии, наличии на складах боеприпасов и действиях в Петрограде трех контрреволюционных организаций. Письмо–донесение подписал таинственный ВИК{5}. Кстати, и на листочке, найденном у Никитенко, стояла эта же подпись. Задержанные также признались, что письмо–донесение им вручил для передачи в штаб Юденича Вильгельм Иванович Штейнингер, владелец известной фирмы «Фосс и Штейнингер». Чекисты арестовали его – он и оказался ВИКом. При обыске у него нашли контрреволюционные воззвания, депеши из штаба Юденича.
В начале августа последовали новые аресты – в руках петроградских контрразведчиков оказались барон Штромберг, князья Андронников, Оболенский и др. Все они входили в Национальный центр Петрограда. У них был найден отчет московского отделения Центра. Но прямое свидетельство, что в Москве действует такая контрреволюционная организация, было получено чуть позже – в конце июля.
В Вятской губернии милиция задержала подозрительного человека, назвавшегося Николаем Карасенко, в мешке у которого обнаружили… миллион рублей. Задержанный оказался офицером разведывательного отдела штаба Колчака Николаем Крашенинниковым. Деньги он вез для московского отделения Национального центра. (В общей сложности разными путями и в разное время для нужд Национального центра намечалось переправить 25 миллионов рублей.) Арестованный вместе с деньгами был препровожден в Москву. Из тюрьмы Крашенинников пытался передать на волю две записки, которые были перехвачены. В одной из них он сообщал: «Я спутник Василия Васильевича, арестован и нахожусь здесь… » Во второй просил заготовить ему документы и сообщить, «не арестован ли ННЩ».
Естественно, контрразведчики должны были выяснить, кто скрывается за этими инициалами. Из обширной информации, полученной от Менжинского, Артузов понял, что в Москве действует законспирированная контрреволюционная организация, чрезвычайно опасная. Его осенила догадка: только ли с Юденичем она связана напрямую? Не на связь ли с Национальным центром шел захваченный в Вятской губернии колчаковский курьер? У него нашли таинственные листочки, похоже, с шифрованным текстом. Ими уже занимался старый специалист по шифрам, много лет прослуживший в соответствующем отделе старого Генштаба. Удастся ли ему достаточно быстро разгадать шифровку?
Артузов встал из–за стола и направился было к двери. Остановил его легкий, какой–то деликатный стук.
– Это я, вот–с, расшифровал. – Сияющий от радости пожилой человек в поношенном, но аккуратно отглаженном полувоенном костюме осторожно положил листок на стол, любовно провел по нему ладонью, припечатывая к сукну, словно опасаясь, что бумажку сдует ветром. – Арабским шифром пользовались, товарищ начальник. Я в нем не особенно силен, но кое–что понял. Разрешите доложить.
– Ну–ка, ну–ка, посмотрим, очень интересно. Говорите, арабским?
– Так точно–с… Вот буква «лям», затем идет «алеф». Как я полагаю, они составляют отрицание «нет» или «не», скорее всего, «не». Затем следует этническое имя, указывающее на место рождения, тут точно могу ответить – зашифрованный город. Подразумеваю, Тула. Общий смысл шифровки: «Не медлите с восстанием. Сигнал – падение Тулы».
– «Сигнал – падение Тулы», – медленно повторил Ар–тузов.
Какое–то время его взгляд был прикован к лежащей перед ним бумажке, потом он устало опустился в кресло. Туле угрожает не Колчак, а Деникин. Выходит, заговорщики в Москве по приказу, полученному через колчаковского курьера, должны были оказать своей подрывной деятельностью, вплоть до восстания, содействие Деникину. Но кому адресован этот приказ? Курьер, помнится, на допросе говорил, что зашифрованный листок должен передать Коке. Арест помешал ему доставить приказ адресату, точнее, адресат должен был найти его сам в условленном месте. Теперь там – чекистская засада.
«Что же я сижу? – спохватился Артузов. – Надо немедленно сообщить об этом Вячеславу Рудольфовичу». Он быстро написал короткую справку о результатах дешифровки, изложил свои предположения. Пробежал глазами справку: вроде бы все сделал, что следовало. Эта удовлетворенность окончательно расслабила его. Сами собой стали смыкаться веки. Вяло подумал: «Надо бы допросить анархиста–бомби–ста, сидит уже несколько суток», а сонливость тяжелой гирей все сильнее и сильнее клонила голову к столу… И все же Артузов переборол себя, энергично потер виски и встал из–за стола. Подошел к окну и немного размялся. Стало чуть легче, сонливость отступила. Затем снял гимнастерку, прошел в туалетную комнату, открыл кран и подставил под шумную струю холодной воды голову.
Тем временем рассвело. Можно было нести руководству справку и дешифровку. Помощник Менжинского сидел в приемной за своим столом и клевал носом. Однако, лишь только скрипнула дверь, он мгновенно поднял голову.
– Доброе утро! Прошу немедленно передать Вячеславу Рудольфовичу.
Вернувшись в кабинет, Артузов сел за стол, вытащил дело об анархисте, стал перелистывать подшитые в нем бумаги. Прочитать сумел только первые строчки. Голова сама по себе опустилась на зеленое сукно. Артузов спал, и никакие пушки его теперь не могли разбудить.
– Артур Христианович, проснитесь…
Кто–то тормошил его за плечо. А сон все не отпускал. Наконец после очередного мягкого, но настойчивого прикосновения он тряхнул головой, открыл глаза. Над ним склонился Менжинский. В его взгляде он прочитал сочувствие и понимание. Артузов тут же встал, поправил гимнастерку и всем своим видом показал, что он уже снова «в строю»:
– Простите, Вячеслав Рудольфович, мою слабость, не удержался. Так и царствие небесное мог проспать. Видно, чекистская работа не по мне, только и гожусь разве что чугун лить.
Тут Артузов вспомнил свою гимназическую записную книжку, которую завел по совету матери. В ней было несколько разграфленных страниц. В отдельных графах Артур записывал свои слабости и недостатки: лень, безволие, бездеятельно прожитый день. По мере того как тот или иной недостаток удавалось устранить, Артур решительно вычеркивал его из книжки. Впору снова было завести подобный кондуит и вписать в него сегодняшнее расслабление. Артузов уже предвидел, как может отреагировать на это Вячеслав Рудольфович – укоризненным взором.
– Ах ты, дева–страдалица, – с улыбкой, но вполне серьезно сказал Менжинский. – Сделал что мог, а кто может, пусть сделает лучше, – вот что я уловил в вашей тираде. Такое пристало латинистам, но мы с вами не латинисты, а чекисты. Нас жалобы в мир благолепия не приведут. Вам советская власть особые полномочия дала, а вы – чугун лить.
