Алил Давыдов - Учитель
Колонна грузовиков, ПАЗиков, скорая помощь. Милицейский мотоцикл в авангарде – папа в коляске.
Двинулись вниз от площади, свернули на Махачкалинское шоссе, мимо обувной фабрики, спуск к Шураозени и вверх… В стороне остался Герей-авлак… Нам на Каранай.
Шуанет заснула у кого-то в рюкзаке.
Медленным зигзагом, как гигантская змея, поднимаемся на пик Гагарина. Мы на вершине… Папа – над пропастью, упершись ступней в кочку. Смотреть страшно, сейчас упадет…
– Булач! – Мама от количества адреналина в крови близка к истерике, а папе всегда нравилось рисковать.
Я была свидетелем таких сцен не раз и в душе осуждала часто папу. Потом я стала другой, бегала, как и папа, по краю обрыва, мне нравилось во всем рисковать. Мама стала переживать еще больше.
… Я не видела, как все произошло.
Вдруг – голоса: Булача укусила змея, Булача укусила змея!
Вижу папу в машине скорой помощи… Потом его привезли домой с перевязанной ногой в той самой коляске, на том самом мотоцикле.
На улице меня останавливали молодые и старые, все спрашивали: как папа? Я была в центре внимания, мне даже немного это нравилось.
Мне очень повезло с родителями, меня учили, как обойтись без воды, как оказать помощь, как не дать себя в обиду и многому другому. Но самое главное – научили сеять добро, прощать, слушать.
В детстве я обращалась к маме.
– Мама, у меня болит голова.
Она отвечала:
– От этого не умирают.
– Живот болит. – Ответ тот же:
– От этого не умирают.
На что ни пожалуйся – ответ один.
В результате я вошла в жизнь с полной уверенностью, что ни от чего не умирают. А когда в доме до зарплаты оставался один рубль, мама предлагала пойти в кино!
У меня нет страха остаться без денег.
Воспитывая своих детей, я повторяла своих родителей, но не во всем.
Еще одна веселая история.
Когда я родилась, папа нашел окно палаты, где находилась мама, и позвал ее.
– Булач, родилась девочка, копия ты!
– Господи, она никогда не выйдет замуж! – Он считал себя некрасивым.
И хотя замуж я вышла, и даже 2 раза, комплекс того, что я некрасивая, сидит во мне всю жизнь. Это, видимо, тоже от папы.
Со своими детьми я была иной. Они у меня – золотые, сладкие, необыкновенные. Конечно, и нас раньше хвалили. Но скромно, мало, критиковали больше.
– Вот поэтому вы и выросли такими хорошими, – говорит мама. Часто можно было услышать такое:
– Алла, дети! Имадутдин, Наташа, Шуанет!
Сидя за своим столом, продолжая просматривать только что написанный текст, папа зовет нас как будто на пожар. Он делал так всегда… Совсем нетерпеливый. Он желал нашего мгновенного появления.
Зовет всех – значит, сейчас начнет читать. Мы собираемся на диване в его комнате. Мама взглядом напоминает, как мы должны себя вести, сама вся во внимании и очень серьезная.
Я как мама. Еще и читать не начала, а уже думаю, что бы сказать такого умного.
Имадутдину откровенно неинтересно. Шуанет еще маленькая девочка. Сказали придти и сесть – вот пришла и села…
Папа читает с выражением, никогда не запинается. У него такой почерк, как он разбирает свои каракули?
В семейном кругу
Что же такого сказать, когда меня спросят? Не копировать же маму! Пытаюсь вслушаться… Он снял очки, повернулся к нам. «Ну как?»
Мама – «Неубедительно» или «Неинтересно»…
Все это время я продолжаю усиленно думать: ну что бы такого умного сказать?
Шуанет тоже похвалила, и Имадутдин похвалил. Лишь бы быстрее отпустили, но не отпускают… Папа принялся доказывать свою правоту.
– Аллочка (в большинстве случаев, когда папа употреблял уменьшительно-ласкательное мамино имя, это звучало саркастически!), вот ты не права! Вот ты и попала пальцем в небо.
Не помню, чтобы мама выигрывала словесные баталии, однако в большинстве случаев папа учитывал ее мнение и работал до тех пор, пока она не говорила: «Хорошо» или «Вот теперь хорошо!»
Всего один раз мне довелось быть папиным критиком. Я приехала на каникулы из Ленинграда. Уже не помню, как получилось, но он дал мне редактировать свою рукопись. Я кромсала текст, меняя фразы и, как мне казалось, углубляя смысл. Он был доволен… И совсем не доволен, когда мама поручила мне какие-то другие домашние дела, чем, сказать по правде, спасла меня.
Для папы его дело было самым важным в жизни. Да! Самым важным в жизни. Он полностью ему отдавался. Он хотел того же и от меня в те каникулярные дни.
Я была согласна помочь, но он требовал гораздо больше того, что я желала отдать. Насколько я помню, то же самое происходило и с Шуанет, но гораздо позже.
Вы знаете, не могу вспомнить, чтобы я прочла его книги от корки до корки. Могу уверенно сказать: никто из нас не сделал этого!
– Он знал?
Конечно!
– Обижался?
Уверена, правда, вида не показывал. Если мы хвалили его, он настаивал не жалеть, говорить только правду.
Сейчас я его понимаю. Сейчас я сама такая же. Мои дети не читают мои записи.
– Мама, мы ведь и так все это много раз слышали.
Я не обижаюсь. Я всегда стараюсь помнить себя в их возрасте.
И еще. Слушать выступления папы по телевидению с последующим обсуждением также было нашей обязанностью. Ни в коем случае не опоздать к началу передачи. Вести себя тихо, сидеть, не шелохнувшись.
А ведь многие нам завидовали. Еще бы! Жить рядом с таким интересным человеком! Однако то, что для других было свободным выбором, нам вменялось в обязанность.
… У меня на ногах сандалии, ситцевое платье, в руках трехлитровый бидон с подсоленной водой, в котором плавал шар из сливочного масла, за спиной рюкзак. Я ненавидела этот бидон. Носить его поручали только мне – масло в походах на завтрак.
И чего мы сюда притащились?
Вот папа, сколько можно лазить по горам? Прямо как бараны с козами!
– Одно дело – в поход с краеведами, и совсем другое, когда папа едет в Юждаг разыскивать родственников каких-то русских женщин, чей отец еще при царе был сослан в Сибирь и все, что они о нем не знали, – так то, что он из Дагестана. Ехать нам с ним или нет – такой вопрос не стоял никогда. А кто будет бидон с маслом нести? И вот мы тем, что в Европе называется автостопом, добираемся до самой дальней точки в республике.
Вы только не подумайте, что дагестанский автостоп – такой же, как европейский. Ой, нет! В те времена машина на дороге – мечта, в реальности километры и километры пешим ходом в гору – с горы, по жаре, среди долин с пасущимися овцами и непременной сворой злых чабанских собак…
Папа с обязательным портфелем, блокнотом и ручкой, встречался с разными людьми. Расспросы, разговоры… Все селение в поиске… Мы всюду с ним. Хорошо себя ведем, не болтаем, папе не мешаем. Час… другой… третий… Дождаться не можем, когда все закончится…
