Анатолий Корольченко - Выбитый генералитет
Брошенный туда корпус Думенко успеха не принес. Понеся потери, красные конники отступили.
Положение на правом крыле Кавказского фронта было критическим, и Реввоенсовет Республики принял решение об усилении 8-й армии силами Юго-Западного фронта. Немедля Ленин направил члену РВС этого фронта Сталину телеграмму:
«Положение на Кавказском фронте приобретает все более серьезный характер. По сегодняшней обстановке не исключена возможность потери Ростова и Новочеркасска, а также попытка противника развить успех далее на север с угрозой Донецкому району. Примите исключительные меры для ускорения перевозок 42-й и латышской дивизий и по усилению их боеспособности. Рассчитываю, что, оценивая общую обстановку, вы разовьете всю вашу энергию и достигнете серьезных результатов».
Обстановка у Ростова и сам характер телеграммы настоятельно требовали незамедлительного исполнения ленинского распоряжения. Однако ответ Сталина был не таков.
«Мне не ясно, почему забота о Кавфронте ложится прежде всего на меня, — писал он. — Забота об укреплении Кавфронта лежит всецело на Реввоенсовете Республики, члены которого, по моим сведениям, вполне здоровы, а не на Сталине, который и так перегружен работой».
Ленин тотчас дал Сталину ответ:
«На вас ложится забота об ускорении подхода подкреплений с Юго-Западного фронта на Кавфронт. Надо вообще помогать всячески, а не препираться о ведомственных компетенциях».
Ленинские телеграммы возымели действие: к Ростову стали стягиваться войска не только двух фронтов — Кавказского и Юго-Западного, но и резервы главкома. Но чтобы ввести их в бой, требовалось время; белогвардейские же войска продолжали нескончаемые атаки. 21 февраля бои перенеслись в город. Особенно упорными они были в Нахичевани, где оборонялась 16-я дивизия. Кипел бой и в Новочеркасске.
Вечером главком Республики Каменев вызвал Тухачевского к прямому проводу.
— Обстановка под Ростовом и Новочеркасском достаточно катастрофична, — начал он, и Михаил Николаевич почувствовал недовольный тон строгого начальника. Представил его неулыбчивое лицо, проницательный взгляд. — Какие меры вы приняли, чтобы помочь 8-й армии?.. Как идет сосредоточение 42-й дивизии, что уже прибыло из этой дивизии? — допытывался он.
Пристроившись с картой у стола телеграфиста, Тухачевский называл дивизии, места их нахождения, доложил, как использовались поступившие в его распоряжение резервные части. Сообщил, что из 42-й дивизии сосредоточились три полка, которые находятся у Матвеева Кургана, что к опасному участку срочно подтягиваются и другие силы, назвал какие, упомянув в их числе и три пехотных полка Буденного, находившиеся в Синявке. Заверил, что все эти части могут оказать быструю помощь.
Наступила пауза: главком оценивал ответ. Сухо, вхолостую трещал телеграф, ползла чистая лента. Наконец, на ней обозначился текст:
— Я просто не могу понять, как вы могли перейти в наступление 14 февраля, если у вас фактически на этом фронте сосредоточились только две дивизии?
В вопросе не трудно было угадать если не раздражение, то решительное несогласие с принятым им, Тухачевским, решением. Стараясь не поддаваться чувствам, Михаил Николаевич отвечал:
— Относительно перехода в наступление — прежде всего, оно было необходимо, чтобы расстроить готовившегося к наступлению пополнившего противника… Если бы мы остались пассивны, то давно были бы уже за Донцом. Пополнения от мобилизации могли поступить только через полтора месяца, к тому же сроку могли лишь подтянуться перебрасываемые вами дивизии. Такого времени противник, приведший свои части в порядок, нам бы не дал… Считаю, что наступление не исключает возможности ввести со временем решающие силы подходящих резервов.
Он сделал паузу, и телеграфист, словно поторапливая, посмотрел на него.
— Подождите, — произнес Михаил Николаевич, осмысливая заключение ответа. Он догадывался, что главком не одобряет отход частей фронта, да и он, как командующий, осознает свою вину за это, но ведь на войне случается всякое и отход отнюдь не запрещенный маневр, он присущ современной войне, а потому и вполне допустим.
— Продолжайте, — сказал он телеграфисту и стал докладывать: — Кроме этих соображений, я считаю наше дело вовсе не проигранным, и если бы вместо Ростова и Новочеркасска стояли деревни, вас бы не обеспокоил этот участок.
Видимо, главком принял доводы командующего, понял допустимость отдельных неудач в проводимой большой фронтовой операции.
— Считаю, что и без предварительных разговоров со мной вы вправе были это сделать, — ответил главком после некоторой паузы. — Теперь может идти речь лишь о том, насколько правильно вами была оценена обстановка. Больше вопросов не имею. Всего хорошего.
В ответе главкома угадывалось согласие с тем, как поступил командующий фронтом.
Тухачевский вытер со лба пот, сдерживая волнение, аккуратно сложил карту.
А в штабе Деникина ликовали:
— Красные завладели Тихорецкой, а мы Ростовом и Новочеркасском. Поглядим, что они будут делать, когда мы двинемся на Москву.
Тухачевский понимал всю сложность обстановки. Но потеря Ростова и Новочеркасска не поколебала его решимости продолжать намеченную операцию. Не отказываясь от развития успеха 10-й и Конной армий, он приказал командарму 8-й армии Сокольникову совместными усилиями его войск и частями Юго-Западного фронта выбить врага из Ростова, отбросить за Дон. Конной армии Буденного и 10-й продолжать наступать.
С утра 23 февраля части Сокольникова перешли в наступление, к исходу того же дня они выбили из города врага. Над Ростовом снова взвилось красное знамя. А вскоре пал и Батайск. Началось преследование отходивших к Кубани деникинцев.
Конная армия получила в эти дни передышку. Ее дивизии сосредоточились в районе Егорлыкской. Тогда-то Ворошилов и Буденный решили побывать в Ростове, в штабе Кавказского фронта, представиться командующему и члену Реввоенсовета Орджоникидзе. Выехали они на отбитом у белогвардейцев бронепоезде, к утру подкатили к Батайску.
Неподалеку от станционного здания стояло несколько пассажирских вагонов, маячили часовые.
— Чьи вагоны? — поинтересовался начальник бронепоезда у красноармейца.
— Комфронтом и члена РВС, — ответил тот.
Михаил Николаевич вышел в тамбур и увидел двух военных. Туго обтянутые ремнями полушубки, оба в валенках. Передний, усач, козырнув, представился: «Буденный».
— Ворошилов, — назвал себя второй.
Неожиданное появление Буденного и Ворошилова в Батайске, когда армия находится далеко от него, насторожило Тухачевского. Ему вдруг вспомнились события 17 февраля, гибель Азина, разгром 28-й дивизии и жестокое поражение 2-й, кавалерийской дивизии Гая.
