Африкан Богаевский - Ледяной поход. Воспоминания 1918 г.
Кое-как, вповалку, на холодном полу, провели мы тревожную первую ночь похода, ожидая возможности наступления красных, и рано утром двинулись дальше на станицу Ольгинскую.
Переправа через Дон прошла благополучно, хотя лед уже трещал. Перетащили и нашу артиллерию, две пушки поставили на всякий случай на позицию на другом берегу, пока не перешел весь отряд. К вечеру 10 февраля вся Добровольческая армия стянулась в станицу Ольгинскую, где и расположилась довольно широко на ночлег, оставив в тылу небольшие сторожевые части.
Там уже находился с своим отрядом генерал Марков, прибывший туда левым берегом Дона из Батайска. Большевики нас не преследовали.
В станице Ольгинской мы простояли четыре дня. За это время армия была реорганизована и приведена в полный порядок. Мелкие части сведены в более крупные, начальники подтянулись, присоединились отставшие партизаны, ушедшие из Новочеркасска, приведены в известность все средства и запасы. Как они были жалки…
В общем армия получила следующую организацию:
1. Офицерский полк (командир генерал Марков) – из 3 офицерских батальонов разного состава, Кавказского дивизиона и морской роты.
2. Корниловский ударный полк (командир полка полковник Неженцев) – части бывшего Георгиевского полка и партизанского отряда полковника Симановского.
3. Партизанский полк (командиром назначен я) – 3 пеших партизанских сотни, главным образом из донцов.
4. Юнкерский батальон (командир генерал Боровский) – из прежнего Юнкерского батальона и Ростовского студенческого полка.
5. Артиллерийский дивизион(командир дивизиона полковник Икишев) – из 4 батарей по два орудия.
6. Чехо-словацкий инженерный батальон (командир капитан Неметчик, управлял штатский инженер Кроль).
7. Кроме того, 3 конных отряда: полковника Глазенапа – из донских партизанских отрядов;полковника Гершельмана – из регулярных кавалеристов и полковника Корнилова – из бывших чернецовских партизан.
Все эти части имели разную численность, а часто и организацию. В общем в каждом полку было не более 500–700 штыков, а во всей армии едва 4000 человек, то есть обычная численность пехотного полка боевого состава.[2] Еще большее разнообразие было по возрасту: в строю стояли седые боевые полковники рядом с кадетами 5-го класса; состав – почти исключительно интеллигенция; очень мало простых рядовых солдат и казаков. Но зато в списках армии числились два боевых верховных главнокомандующих, командующий фронтом и много других генералов, еще недавно занимавших высокие посты в русской армии.
Никаких канцелярий, конечно, не было: вся переписка велась в записной книжке адъютанта или на клочках бумаги.
Ружейных патронов было очень мало; снарядов едва 600–700 на всю армию. Насколько возможно, приведен был в порядок и обоз. Куплены по дорогой цене лошади для конницы.
Одежда была крайне разнообразна, у огромного большинства сильно потрепана.
С переходом через Дон настроение духа добровольцев стало бодрее, но все же перед нами стоял роковой вопрос: что же делать дальше? Куда идти?
Сам я лично думал тогда, что доберемся как-нибудь до Кавказа, и если нас не поддержат кубанцы и горцы, то придется рассеяться и ждать лучших дней в кавказских дебрях или за границей.
Дон еще не проснулся. Роковой выстрел Каледина еще не разбудил его. Только немногие смелые люди пошли с нами или в «Степной поход» с генералом Поповым. Масса простого казачества да и многие офицеры пока еще «держали нейтралитет…».
Ольгинские казаки не очень были рады нашему присутствию, но сдерживались. Была даже попытка, хотя довольно комического характера, усилить наши войска. Дело было так.
На второй день является к генералу Корнилову депутация от станицы, в составе пяти стариков, и торжественно заявляет ему, что казаки решили увеличить его силы своими добровольцами. Каждый старик держал длинную патриотическую речь; цифры пополнения в них достигали нескольких сот человек. Затем говорили все сразу и начали спорить между собой о величине помощи. Особенно энергично ратовал старый вахмистр-артиллерист. Корнилов сумрачно слушал ораторов. Изредка добродушная улыбка скользила по его губам. Наконец он прекратил споры и назначил меня председателем комиссии из этих стариков для точного определения числа казаков, которых может дать нам станица.
После долгих споров членов комиссии я установил эти цифры: 100 пеших и 50 конных. Для такой крупной станицы, как Ольгинская, это было ничтожное количество, но, хорошо зная по ростовскому опыту цену таких обещаний, я сам уменьшил до минимума величину этой помощи, мало веря в осуществление даже указанной величины.
Так и вышло. По окончании разговоров я приказал к двум часам дня через день собраться на площади перед своей квартирой новому ольгинскому воинству.
В назначенный день, около полудня, я увидел толпу человек в 20 подростков 14–15 лет, которые галдели на площади на указанном месте. Послал узнать, в чем дело. Ответили, что ждут «какого-сь генерала Бугаевского». Вышел к ним. Они быстро выстроились в две шеренги; на левом фланге стояли два мальчика, держа в поводу неоседланных мохнатых лошадок.
Никого из взрослых казаков с ними не было.
Поздоровался с казачатами. Ответили нескладно, но дружно. Хорошо одетые в папахи, полушубки и валенки, с розовыми щеками, они производили приятное впечатление своим здоровьем и свежестью юности.
– Зачем пришли сюда, молодцы? – спросил я их.
– Да вот тятька сказал, что вы смотр нам делать будете, – загалдели все сразу мои воины.
– А сказали вам тятьки, что вы со мной и «кадетами» в поход пойдете, с большевиками драться будете?
– Нет, на это мы не согласны, – так же все сразу завопили они, и от ужаса вытянулись их веселые рожицы.
– Ну, а вас, конных, кто сюда прислал?
Испуганные, торопясь и перебивая друг друга, казачата заявили, что они вели лошадей на водопой, их встретил дядька и приказал им идти на площадь, а зачем – они сами не знают…
С грустью посмотрел я на это воинство – казачью подмогу Добровольческой армии, и распустил их по домам.
Как веселая стайка воробьев, разлетелись казачата по станице, довольные, что страшный смотр кончился…
Никто из дедов, членов комиссии, ни к Корнилову, ни ко мне больше не появлялся.
В Ольгинской решен был вопрос о дальнейшем нашем движении – в задонские степи, на зимовники. Корнилов принял это решение без ведома генерала Алексеева. Последний, узнав об этом, настоял на том, чтобы был собран военный совет старших начальников для детального обсуждения этого вопроса.
