Софья Бенуа - Грета Гарбо. Исповедь падшего ангела
Мальчик проявлял и другие таланты. Сесиль выиграл приз на конкурсе рождественского рисунка в 1916 году. Да и его актерские способности рано завоевали признание окружающих. Учась в школе Хэрроу, он с удовольствием принимал участие в любительских постановках и посещал класс живописи.
В 1922 году Сесиль Битон поступил в Сент-Джон-Колледж в Кембридже. «Главным занятием Сесиля в годы учебы в Кембридже стало создание себе имени. В те времена на это стремление посматривали довольно косо. Считалось, что истинный джентльмен может оказаться на страницах прессы лишь трижды: родившись, женившись и отойдя в мир иной», – так сообщают биографы и искусствоведы. «Битон рано понял, что, какими бы талантами ни был наделен любой из нас, вряд ли можно рассчитывать на успех, если результаты трудов никому не известны. Чем большее внимание уделят газеты той или иной постановке, тем больше желающих будет ее посмотреть, а значит, театр получит больше денег, а декорации и костюмы можно будет сделать подороже. То же самое касалось и фотографии. В начале 20-х годов ХХ века Битон не всегда являлся изобретателем изощренных и порой чересчур надуманных идей в области фотографии, однако не вызывает сомнения тот факт, что именно он добился наибольшего успеха. Например, такой прием, как отражение сидящих в крышке рояля, впервые применили Морис Бек и Хелен Макгрегор. Но именно Битон сделал эти позы знаменитыми».
Сесиль с неимоверным упорством старался пробиться в высшее общество. Он обивал пороги издательств в надежде получить заказ на оформление обложки книги. Иногда удавалось получить заказ. Однажды он даже сопровождал двух женщин-редакторов из «Вога» во время их путешествия в Венецию; там впервые юноше открылся блистательный мир, в который он так жаждал пробиться.
Он уже не единожды лицезрел сильных и великих или просто самых красивых мира сего. В «Лидо» он имел возможность видеть леди Диану Купер; завел шапочное знакомство с баронетом де Майером, делавшим снимки для модных журналов; сумел представиться и показать свои работы Сергею Дягилеву. Однако его личный успех был еще далеко.
Переломный момент для Битона наступил в конце 1926 года, когда случай свел его с «весьма изобретательным молодым человеком, красавцем-эстетом с внешностью Адониса» Стивеном Тенантом. Этот авантюрист с обширными связями ввел нового друга в мир, о котором тот грезил. «Настойчивость, с какой Сесиль сам добивался для себя признания, не ускользнула от внимания Стивена и его окружения – им было прекрасно известно, кто такой Битон, и они с радостью приняли его в свой круг. В некотором роде он стал для них новой забавой. Вскоре каждая молодая шикарная лондонская дама желала получить сделанный Сесилем портрет, а «Вог» был только рад поместить эти творения на своих страницах. Сесиль нажил себе еще более весомый капитал на своем успехе, устраивая всевозможные выставки. Когда Битон почувствовал, что Лондон уже лежит у его ног, то решил, что пора отправиться на покорение Нового Света».
* * *Будучи в Нью-Йорке, Сесиль Битон на вечеринке, устроенной Мюриэл Дрейпер, впервые познакомился с Мерседес де Акостой. Это была обычная вечеринка и обычная, привычная для подобного общества публика: «несколько лесбиянок да одаренных молодых людей». 13 декабря 1928 года Мерседес ушла с вечеринки в обществе Битона.
Как позднее вспоминал сам фотограф, «Мерседес была очаровательна, без умолку болтая своим хрипловатым голосом. Было в ней нечто мужеподобное, однако она была очаровательна, добра, умна, интересна, и я знал, что в Нью-Йорке она станет одним из моих близких друзей».
Что такое «близкий нью-йоркский друг» в пору безграничной свободы отношений, мы уже знаем… И ведь действительно Мерседес до конца своих дней оставалась дружна с Сесилем.
По воспоминаниям Мерседес, Сесиль Битон в ту пору покорения им Америки был «ужасно худощавым и стройным. Он чем-то напоминал покачивающуюся на ветру тростинку или иву, отчего создавалось впечатление какой-то особой хрупкости… Сесиль и несколько других молодых людей довели эту моду едва ли не до произведения искусства». Так мы докопались до истоков на анорексичную и почти бесполую моду. Полагаю, истинные психиатры вывели бы формулу подобной навязанной обществу красоты, обнаружив ее начало в дегенеративности, – увядании тела и духа, воспевании самой смерти, разнаряженной в шелка и драгоценности… «Я верю, – говорила Мерседес, – что со временем его книги, картины и фотографии в глазах потомков станут наиболее ярким воплощением нашей эпохи».
Сесиль Битон прочно стал в Голливуде на ноги и только тем и занимался, что беспрестанно фотографировал всевозможных звезд.
В январе 1930 года Сесиль уехал в Палм-Бич, и вскоре он там повстречал Мерседес. Два закадычных друга обрадовались встрече и, как и прежде, принялись сплетничать, получая удовольствие перемывая косточки знакомых и незнакомых людей. Х. Виккерс подтверждает: «Сесиль с удовольствием предался с ней злословию о кошмарном сборище нью-йоркских лесбиянок, он вспоминал: «Мы посмеивались над ними за их занудную верность друг дружке, их серьезность, убожество, бедность и полное отсутствие юмора». Мерседес, как никогда, соответствовала своей удивительной внешности, в которой воистину есть нечто грозное. Что еще более важно, Мерседес, которой еще предстояла та роковая встреча с Гарбо, снабдила Сесиля сногсшибательными слухами о звезде-затворнице: «Мерседес была очаровательна, умна, бесконечно забавна и остроумна. Я рассказал ей голливудские новости, а она мне наговорила всякого о Гарбо, отчего я пришел в неописуемый восторг и едва не купил себе билет назад в Голливуд, чтобы только снова увидеть ее».
Из всех полученных на актрису характеристик, из всех сплетен и разговоров Сесиль понял одно: Гарбо – идеальная женщина, она предельно хороша собой, наделена редкой физической притягательностью и хороша в постели, а к тому же, поговаривают, ей нет равных в умении целоваться. Да, о такой женщине стоит мечтать… И Сесиль мечтал о ней несколько лет, даже тогда, когда жил в Англии.
Впрочем, он не изменял своему принципу: «Мои отношения с мужчинами куда романтичнее, нежели с женщинами». И в прекрасной Гарбо он – как и другие люди подобного дегенеративного склада природы – видел прежде нечто среднее между женщиной и юношей. Вот что он сам записал в своем дневнике еще в октябре 1923 года: «Мое отношение к женщинам следующее – я обожаю танцевать с ними, водить их в театр и на частные просмотры, говорить с ними о нарядах, спектаклях и женщинах, но в действительности мужчины нравятся мне куда больше. Мои отношения с мужчинами всегда были куда более романтичными, нежели с женщинами. Мне ни разу не приходилось любить женщину, и не думаю, что это когда-либо произойдет и я испытаю те же чувства, что и к мужчине. Я действительно ужасный, ужасный гомосексуалист, хотя и пытаюсь изо всех сил не быть им. Я изо всех сил пытаюсь быть хорошим, а не дешевым и омерзительным… ведь насколько приятнее быть нежным и обыкновенным и спать в одной постели, но на этом все кончается. Все остальное мне просто отвратительно, и все-таки это ужасно трудно…»
