Э. Пименова - Франциск Ассизский. Его жизнь и общественная деятельность
Изумленная толпа внимала Франциску, пораженная его видом и его словами. Нагота его не возмущала чувства стыдливости людей: в XIII веке на этот счет существовали совершенно иные понятия, нежели теперь. Напротив, Франциск сразу вырос в глазах впечатлительной итальянской толпы, и ропот негодования встретил Бернардоне, который, нисколько не смущаясь, свернул одежду Франциска и унес вместе с его тощим кошельком, в то время как епископ прикрыл своим плащом его сына, побледневшего и дрожавшего от холода.
Франциск был счастлив; он завоевал себе свободу и чувствовал, что приобрел много сторонников среди людей, готовившихся осмеять его. Он победил их своей искренностью, наивной верой и горячим стремлением – не отделять слова от дела.
Когда это случилось, Франциску было только еще 25 лет. Молодость брала свое, и ему хотелось излить свою радость в песнях и поведать всему миру о том величайшем счастье, которое выпало ему на долю. Это счастье называлось свободой. Франциск чувствовал себя свободным, как птицы небесные, и хотел, подобно им, воспевать хвалу Господу. Он не мог успокоиться и в состоянии радостного возбуждения долго бродил по пустынным тропинкам, извивающимся по склонам горы Субазио, наполняя лес звуками своих песен.
Природа как бы отвечала его внутреннему настроению. Была весна и всюду чувствовалось ее веяние. Кое-где в ущельях еще лежал снег, но кругом уже все зеленело, и горячие лучи мартовского солнца пробуждали к новой жизни природу после зимнего сна. Птицы весело чирикали, как бы вторя пению Франциска, и ему казалось, что вся природа вместе с ним славословит Творца.
Франциск шел, распевая песни трубадуров, взывающие к подвигам. Он не чувствовал прохлады, хотя на нем был только старый плащ, данный ему садовником епископа, и рубашка из грубого холста. Пением он привлек внимание разбойников, прятавшихся в лесу. Они его остановили и спросили: “Кто ты?”
– Я герольд великого царя, – отвечал он им.
– А когда так, так вот твое место, нищий герольд! – воскликнули разбойники и, стащив с него плащ, бросили его в яму, в которой еще было много снега.
Франциск подождал, пока они удалились, и тогда выкарабкался из ямы с большими усилиями, совершенно окоченев от холода. Но его радостное настроение не только не прошло, а даже усилилось от того, что ему пришлось пострадать. Он решил, что ему надо приучить себя переносить холод и голод, и всяческие гонения. Это ли переносил Христос, его Божественный идеал!
Неподалеку от того места, где Франциску пришлось взять снежную ванну, находился монастырь. Франциск постучался в ворота и попросил пристанища. Уединенное положение монастыря заставляло монахов быть особенно недоверчивыми, а потому, хотя Франциска впустили, но, позволив ему переночевать, не дали ему ни поесть, ни прикрыться от холода.
Из монастыря Франциск отправился в Губбио, где у него был друг, приютивший его и снабдивший плащом. Через несколько дней Франциск пустился в обратный путь, но прежде чем вернуться к своей любимой часовне, он посетил обитель прокаженных, где уже был однажды, после своего возвращения из паломничества в Рим. Но тогда он явился с полным кошельком и щедро раздавал милостыню. Теперь же он сам был нищим и мог только предложить несчастным сострадание и участие, переполнявшее его сердце. Поселившись среди прокаженных, он ухаживал за ними с величайшим самоотвержением, обмывал и перевязывал их язвы, и тем с большей радостью, чем они были ужаснее и отвратительнее. Он был всегда весел, и слова его действовали, как успокоительный бальзам на душу страдающих людей. Между этими несчастными и Франциском образовалась связь самой чистой любви, основанной на самопожертвовании. Франциск чувствовал, что он внес луч света в их мрачное существование и своим участием скрасил их отчужденность и одиночество.
Вернувшись в часовню, Франциск сам себе смастерил грубую одежду пустынника и затем занялся осуществлением своего плана реставрации часовни. С этой целью он отправлялся на дорогу или на городскую площадь и, пропев несколько священных гимнов, объявлял собравшимся людям о своем желании возобновить часовню св. Дамиана. – “Каждый, кто принесет мне камень, получит награду”, – говорил он.
Многие считали его безумцем, но были и такие, которые, вспоминая его поступок на суде епископа, чувствовали себя растроганными до глубины души. Но Франциска не смущали насмешки людей, и он, не стесняясь, уносил на своих плечах, не подготовленных к такой работе, камни, которые доставляли ему люди по его просьбе.
Старик священник часовни св. Дамиана так был тронут поведением Франциска (хотя вначале и старался всячески избавиться от такого товарища), что привязался к нему самым искренним образом и заботился о нем, как о родном сыне. Пока Франциск ходил собирать камни для исправления часовни, старичок священник хлопотал о том, чтобы приготовить ему какое-нибудь любимое кушанье, – Франциск скоро заметил это и тогда же решил, чтобы избавить от лишних хлопот старика, ходить из дома в дом и просить подаяния. Ему давали остатки пищи, корки хлеба и т.п. В первый раз Франциску очень трудно было принудить себя питаться этим; эти остатки возбуждали в нем отвращение. Но Франциск победил это чувство, как и многие другие, и вынудил себя без отвращения питаться объедками, собираемыми подаянием.
Он подвергнул себя еще одному искусу. Однажды он собирал по улицам города милостыню на покупку масла для лампады св. Дамиана и во время своих странствований подошел к дому, где происходило какое-то пиршество. Франциск увидел, что это пировали его бывшие товарищи. Узнав знакомые голоса, распевавшие веселые песни, Франциск остановился в нерешительности. Ему трудно было войти в залу и предстать перед знакомыми ему людьми. Но он колебался только одну минуту, ему стало стыдно своей нерешительности, и он заставил себя войти. Повинившись перед бывшими товарищами в испытанном им чувстве ложного стыда, Франциск с такой горячностью стал убеждать их помочь ему в его благочестивом деле, что они не остались глухи к его мольбе и развязали свои кошельки.
Но больше всего Франциска тяготило отношение к нему отца, который никак не мог ему простить его поступка. Гордость старика Бернардоне страдала от того, что сын его сделался нищим, и он, при встрече с сыном, постоянно осыпал его упреками и бранью. Чувствительная душа Франциска очень страдала от этого, и чтобы хоть несколько успокоить себя, так как отцовские проклятия огорчали его, Франциск выбрал одного старого нищего и сказал ему:
– Пойдем со мною! Ты заменишь мне отца, и я буду отдавать тебе часть милостыни, которую получаю. Когда ты услышишь, что Бернардоне бранит и проклинает меня, – приди и благослови меня вместо отца.
