Алексей Нестеренко - Огонь ведут "Катюши"
Как только малочисленные кавалерийские эскадроны узнали, что этот мощный огневой налет произвела наша новая артиллерия, они начали преследовать врага.
Вскоре на наш наблюдательный пункт прибыл генерал Крюченкин. Увидев воочию результаты залпа, он сменил гнев на милость.
— Вот так гвардия! Вот так молодцы!
Несмотря на некоторое запоздание, эскадроны 76-го кавалерийского полка, преследуя противника, захватили пленных и трофеи.
О залпе было доложено в штаб фронта. Полковник Зубанов был крайне возмущен тем, что огонь открыли без разрешения. Он потребовал произвести расследование и наказать виновных. Вечером этого же дня я с пристрастием допрашивал Худяка.
Худяк, вытянувшись, часто моргая добрыми серыми глазами, отвечал прямо и честно:
— Виноват, товарищ командир, но ничего добавить не могу. Не удержался, вот и все. Ведь они, гады, развернутым строем стали выходить из леса! Жди я разрешения, наверняка мы опоздали бы с открытием огня. Вам-то не было видно, а я все как на ладони наблюдал...
Строго предупредил я Худяка, но наказывать не стал, так как, откровенно признаться, в душе был доволен его действиями. Подумать только, что могло бы стать с третьим дивизионом, да и со всем полком, если бы Худяк не дал залпа! Но в то же время самовольство поощрять было нельзя. Хотя на войне иногда бывает трудно отличить самовольство от разумной инициативы. Разговор с ним я закончил так:
— Ваше счастье, товарищ Худяк, что победителей не судят. Залп вы положили удачно и вовремя. Но впредь подобную нервозность ни в коем случае не допускайте...
Худяк ушел от меня посветлевший и заметно приободрившийся. Этот «неплановый» залп открыл славную страницубоевой истории 4-го гвардейского минометного полка.
На участке обороны 14-й кавалерийской дивизии наш полк действовал с 24 сентября по 1 октября 1941 года. В это время дивизия не только удерживала занимаемый рубеж, но и смогла продвинуться вперед своим левым флангом на 12–18 километров. Все дивизионы нашего полка включились в активные боевые действия и своими батарейными и дивизионными залпами срывали каждую попытку врага сосредоточить на каком-либо участке свои силы и перейти в наступление. Вот как сказано о боевой работе нашего полка в это время в журнале боевых действий дивизии: «...В 11.00 один дивизион 4 гмп открыл огонь по Федоровке, где сосредоточилась конница противника. После обстрела гитлеровцы бежали, оставив Федоровку... Всего перед фронтом дивизии действовало 3–4 батальона пехоты и до 5 батарей врага. Противнику нанесены большие потери артогнем 4 гмп. В течение всего дня в Стаси немцы хоронили убитых»[1].
Придя в себя после наших ударов, фашистское командование всеми силами стремилось задержать продвижение советских кавалеристов. Для этого на левый фланг, где после первого залпа наши войска продвинулись вперед, противник подтянул свежие силы. Так как дивизия оборонялась на широком фронте, а в ее составе был всего один конно-артиллерийский дивизион, генерал-майор Крюченкин добился разрешения командующего фронтом использовать наш полк по своему усмотрению. Залпы теперь мы могли давать с разрешения генерала Крюченкина.
В эти дни нам пришлось произвести и первые ночные залпы. Произошло это при следующих обстоятельствах. 105-миллиметровая батарея противника безнаказанно обстреливала наши наблюдательные пункты. Мы несли потери. Подавить ее со своих огневых позиций не могли. Чтобы уничтожить батарею, координаты которой были определены точно, командир 2-го дивизиона капитан Р. Р. Василевич предложил вывести ночью боевые машины к переднему краю нашей обороны и оттуда дать залп.
Вся операция была произведена настолько быстро и неожиданно для противника, что он не успел открыть не только артиллерийский, но и пулеметный огонь. Обстрел наших наблюдательных пунктов и боевых порядков эскадронов прекратился.
29 сентября выдался погожий теплый день. С наблюдательных пунктов хорошо просматривалась дорога, ведущая из Полтавы в Диканьку. По ней двигались колонны немецких войск. Они стекались в рощу северо-западнее деревни Петровки. Район сосредоточения фашистов мы определили точно, нанесли на карту. Однако для стрельбы наших батарей с основных огневых позиций он был недосягаем. Противник, видимо, после наших первых залпов уже не рисковал сосредоточивать свои войска в непосредственной близости от переднего края.
Чтобы накрыть гитлеровцев своими залпами, имея уже опыт ночной стрельбы, мы решили вывести под покровом темноты боевые машины за наш передний край, на линию боевого охранения.
В. В. Добросердову было приказано выслать разведку во главе с капитаном Н. В. Митюшовым. В ее составе должны были быть командиры батарей. На них возлагался окончательный выбор огневых позиций и разведка путей подхода. Ночью командиры батарей должны были вывести свои боевые машины на огневые позиции.
Мы рассуждали так: гитлеровцы утомлены, поэтому бдительность боевого охранения понижена. Местность позволяла незаметно провести машины в лощину, что пролегла в нейтральной полосе. Союзником нашим должна стать темная южная ночь. Мы пришли к выводу, что такая операция, хотя и заключает в себе известную долю риска, возможна. Тем более что своими силами мы сможем организовать надежное прикрытие огневых позиций.
С наступлением темноты на наблюдательном пункте появился капитан Митюшов. Он доложил, что дорога и огневые позиции разведаны.
Добросердов и Митюшов выехали в дивизионы, а мы с комиссаром решили обсудить вопрос, когда доложить генералу Крюченкину о ночном залпе. По телефону говорить об этом нельзя. Ехать с докладом — потребуется много времени. Вынуждены были принять решение — действовать и доложить генералу после выполнения плана.
С колонной заряженных боевых машин мы встретились на дороге. Радченко, Добросердов и я выехали на пикапе вперед. В трехстах — четырехстах метрах от переднего края все спешились и пошли вслед за охранением, которое вел Митюшов. О нашем выходе за линию обороны передовые части были предупреждены.
Как только охранение заняло боевой порядок, установки с потушенными фарами одна за другой стали выходить на позицию. Командир дивизиона доложил о готовности...
— Огонь! — скомандовал я.
В такой близости от стреляющих машин мы были впервые. До этого во время залпов мы, как правило, находились на наблюдательных пунктах, а сейчас — на правом фланге дивизиона, метрах в тридцати — сорока от боевых машин. Нам представилась потрясающая картина. Сначала выстроенные в ряд на сокращенных интервалах боевые машины осветились ярким светом. Это были факелы реактивных струй первых выпущенных снарядов. Затем раздался пронзительный скрежет, от которого задрожала земля... С высоко поднятых ферм непрерывным потоком стали слетать огневые стрелы с ослепительными хвостами. Позади машин вначале образовывались серые облака, которые от яркого освещения на глазах превращались и оранжево-белые клубы и завихрения. От стремительно уносящихся вверх снарядов казалось, что все поплыло вниз — и боевые машины, и ярко освещенная местность. Впоследствии мне не раз приходилось наблюдать ночные залпы вблизи. Но ничто не могло сравниться с этим первым впечатлением, которое оставил ночной залп дивизиона под Диканькой.
