Сергей Иванько - Фенимор Купер
Наиболее обстоятельный разбор романа был сделан в обширной статье Вильяма Говарда Гардинера в июльском «Северо-американском обозрении». Следуя принятой в те времена традиции, Гардинер использовал издание «Шпиона» как повод для анализа более общей проблемы: достаточно ли богатая американская история и американская культура, чтобы, основываясь на них, можно было создать исторический роман?
На этот вопрос Гардинер дает утвердительный ответ: «Американская революция – превосходный базис, на котором могут вырасти прекрасные романтические истории… Мы должны поблагодарить нашего автора за то, что он продемонстрировал, к нашему удовлетворению, что американская революция дала замечательную тему для романтической истории… «Шпион, или Повесть о нейтральной территории» – создание не ординарного ума… Его автор заслуживает величайшей похвалы, и мы посмеем добавить, будущей славы за то, что он проложил новый путь, открыл поле неисчерпаемого богатства – одним словом, заложил фундамент американского романа и фактически является первым, кто заслужил титул выдающегося американского романиста».
Успех романа был настолько громким, что уже через два месяца после его выхода в Нью-Йорке он был издан в Англии. Затем последовали переводы на французский, испанский, немецкий, итальянский и другие европейские языки. С французского роман был переведен на русский и вышел в свет в Москве в 1825 году. Но, пожалуй, главная заслуга Купера все же не столько в том, что американский роман благодаря ему получил широкое мировое признание, сколько в том, что он, по словам известного чарльстонского писателя Вильяма Гилмора Симмса, «…раскрыл глаза нашего народа на его собственные возможности, …помог ему осознать его умственные способности».
Публикацией «Шпиона» американская нация ответила всем тем скептикам за океаном, которые вслед за Сиднеем Смитом твердили, что подлинно американской книги не существует в природе. Стало ясно, что периоду интеллектуальной зависимости от Великобритании приходит конец. Новый роман поставил никому до этого не известного американца Джеймса Купера вровень со знаменитым создателем исторического романа англичанином Вальтером Скоттом.
Новый роман Купера имел подлинно историческое значение для формирования и утверждения американского национально-патриотического самосознания, доказав, что на материале американской буржуазной революции можно создать оригинальное произведение, которое встало в один ряд с наиболее выдающимися образцами мирового исторического романа. «Появление «Шпиона» стало событием, – отмечал Вильям Гилмор Симмс. – Это было самой смелой и лучшей попыткой создать американский исторический роман».
История американской литературы и американского исторического романа, в частности, почти за 170 лет после опубликования «Шпиона» подтверждает, что роман Купера сыграл первостепенную роль в деле становления американского романа. Гарви Бёрч занял почетное место среди немногочисленных героев исторических романов, получивших мировое признание.
Было бы наивным полагать, что после публикации «Шпиона» американская литература сразу же, словно по мановению волшебной палочки, откажется от подражательства, сбросит с себя сети английского влияния и превратится в подлинную национальную американскую литературу. «Мы пользуемся языком Англии и с этим речевым потоком впитываем и влияние ее идей, хотя во многих отношениях они чужды нам и даже губительны для нашего организма» – так характеризовала сложившееся положение вещей в 1844 году известная американская писательница Маргарет Фуллер.
Стоит ли после этого удивляться, что лондонский «Новый ежемесячник» в 1827 году утверждал, что «говорить о литературе Америки – это значит вести речь о чем-то, что просто не существует». Английский журнал «Атениум» через два года писал: «Мы просто не верим, что Америка имеет свою литературу; мы не видим, чтобы в ней существовали даже зачатки таковой, и мы не верим, что она сможет иметь свою собственную литературу до тех пор, пока она фундаментально не изменит свои общественные институты».
Но вернемся к роману Купера. Он пользовался необычайным по тем временам успехом. Литератор Чарльз П. Клинч создал по роману пьесу, которая несколько лет с успехом шла в Нью-Йорке. Роман Купера читали вечерами вслух для всей семьи, его обсуждали дома и в гостях, делились своими впечатлениями в письмах. Писатель Вашингтон Ирвинг писал из Лондона нью-йоркскому издателю Чарльзу Уайтли: «Прочел роман с огромным интересом. Думаю, что он будет пользоваться успехом по обе стороны океана».
Известный литератор Ричард Генри Дана, один из основателей и редакторов журнала «Северо-американское обозрение», после прочтения романа написал Куперу восторженное письмо, хотя он и не был лично знаком с автором «Шпиона». «Вы делаете для нас то, что Скотт и мисс Эджуорт делают для их родины, – писал Дана. – Вы живете весьма близко от тех времен, которые описываете, знаете лично людей, которые были актерами на сцене истории или простыми свидетелями ее. И из того, что осталось от этих дней, вы сумели воссоздать их атмосферу. Ваши труды впечатляют нас всей искренностью описываемой реальной действительности. Созидательная сила вашего ума, кажется, преподносит нам истинную правду, приукрашенную или приглушенную атмосферой того времени… Мысли и движения души, которые вы подарили миру, будут будоражить своим светом и таинственным значением толпы живых, озабоченных людей и тогда, когда уже нельзя будет разобрать ваше имя на вашем могильном камне».
Журнал «Портфолио» напечатал отрывок из письма Марии Эджуорт своим американским знакомым. «Спасибо за присылку «Шпиона»… Мы читали его вслух всей семьей… Мы находим роман крайне интересным, особенно что касается описания манер и состояния общества, которое внове для нас. Но независимо от этой сугубо американской ценности книги мы считаем, что это – творение большого гения».
Широкая популярность романа подогревала интерес читающей публики к фигуре его главного героя. Знакомые и незнакомые донимали Купера вопросами о том, кто именно послужил прототипом образа Гарви Бёрча. Купер неизменно отвечал, что человек, поведавший ему эту историю (он никогда не ссылался на Джона Джея), не сообщил ему подлинного имени своего агента, и поэтому он ничего достоверного на этот счет сказать не может.
Публику, конечно, такие ответы не удовлетворяли, и она сама пыталась докопаться до истины. Различные догадки и домыслы всплывали на протяжении нескольких лет. Но вот в 1827 году в Нью-Йорке произошло событие, которое, как казалось многим, наконец-то приоткрыло завесу над этой тайной.
