Виктор Лихоносов - Волшебные дни: Статьи, очерки, интервью
И так же в городе.
Вот уже приближались к станице Афипской (Георгиеафипской когда‑то), вот за Энемом едут по закубанским топям, по той низине, где раньше дремали камышовые чащи, а чуть сбоку, на сухой делянке, устраивались в военном казачьем лагере танцы на разостланном брезенте. Не были ли то Чибийские плавни? Или они с другого конца города? Кто теперь подскажет? Если бы в Чибийских плавнях продавались аккумуляторы, авто-
покрышки для «Жигулей», полгорода называли бы их с почтением. Поэзия утонула в мягком сиденье.
Вот и мост через речушку (да, речушку) Кубань. В конце века казаки ждали переправы по два — три дня. Никто этого уже не знает. А надо бы знать! Не грех бы кое‑что вписать в свои лекции и ученым — историкам, обратившим свою отпускную любознательность и умиление на Суздаль, Кострому, Новгород, Тобольск, Кижи, Псков, но защищавших диссертации на темы «культурного строительства» в таком‑то районе края, откуда бежит молодежь, насытившись скукой. Неужели вся наша память истощилась на ценах, адресах магазинов, расписании хоккейных матчей, названиях туристских комплексов?
Проехали насыпной холм в городском саду. Этот сад с покалеченными деревьями, еще в шестидесятые годы любимый уголок горожан, стал жертвой «преображения архитектурного и эстетического облика краевого центра», как, впрочем, и три сквера, исчерканные каменными, почти аэродромными линиями, лишенные природного естества и уюта. Садово — парковому искусству легче, наверное, процветать где‑нибудь на севере, а в Краснодаре, где много тепла, солнца, влаги, оно показалось неуместным. Были ли у города родные хозяева? С кого теперь спрашивать? Допустим, несколько ответственных товарищей, заваливавших свои отчеты цифрами, механически создавали призрачную красоту, всего несколько, но боль и сожаление понуждают нас корить все поколение горожан, и в этом нет преувеличения. Почему жили и не беспокоились, не подавали голосов тревоги? На бланках росписью и печатью, на ватманской бумаге циркулем утверждал кто‑то плоские коробки, валил лучшие крошечные остатки «стезей заглохших». Почему не болело сердце за свой город? Неужели все организаторские способности распылялись лишь на то, что способствовало быстрому успеху и благополучному отчету? Видно, весь секрет государственной деятельности в том, что самый маленький «отец города» должен быть с ним в кровном, тихопоэтическом родстве. Для него в городе — все свое! И в какой бы кабинет его потом ни переселили, он не забудет того, что сделал и чего сделать не успел. Где надо, подскажет, где надо, поможет и всегда, всегда будет волноваться. Какой же родней городу приходится исполкомовский работник, если жители вынуждены до хрипоты и слез убеждать его в том, в чем он должен убеждать людей: проникаться чувством к истории, к заслугам вчерашнего и нынешнего, не позволять рушить там, где покоится само время, внимать традициям и движению идей цивилизованного советского общестза, просвещаться и просвещать, ничего не творить наобум, ради карьеры и галочки, быть на заводе, на улицах, в музеях, в своих дворах патриотами?! «Родня» не приходит в ужас, когда какой‑нибудь архитектор кричит: «Я эту собачкину столицу разрушу и построю Чикаго!» Кто‑то же должен слышать плач родственников, не нашедших мест погребения своих братьев, отцов, мужей на воинском участке кладбища.
Недавно совещались на тему «Каким быть городу». По плану мы «увидим воочию» достойные дела, коими будет отмечен 200–летний юбилей Краснодара. Задачи и обещания доЕедены до сведения граждан в таких выражениях: «…увеличение объемов…», «…необходимость максимального сноса, выработки оптимального варианта реконструкции и застройки…», «…должна решаться без промедления…», «…значительно увеличить сеть…», «…обогатит досуг горожан, позволит им активно…», «…важнейшая роль отводится архитектурно — планировочному управлению…», «…все это должно быть направлено на разработку…» и т. д. Много слов! И ни одного… о сохранении исторической памяти о городе. Так! Разрушению дан зеленый свет. Образ города целиком в руках архитекторов, а как на их чертежи посмотрят жители — это не важно, они дилетанты. Память? Это такой пустяк. Нами, мол, «намечено создать», а вам‑то какое дело? Заносить над старыми зданиями кувалду мы молодцы, а построить что‑нибудь художественное не в состоянии.
Давно уже известно: если люди сами ничего не могут сотворить достойного, они всеми силами стараются принизить мастеров, прекрасно работавших до них. Почему более полувека молчим мы о достославных зодчих Екатеринодара? На что ни кинь взгляд, о чем ни подумай — одни вопросы. Ну так ли уж был захудал чертеж Василия Андреевича Филиппова (автора здания епархиального училища, нынешнего медицинского института)? Немощен Иван Климентьевич Мальгерб (Екатерининский собор, Троицкая церковь, теперешнее здание крайкома ВЛКСМ)? Беден воображением Александр Петрович Косякин (б. Мариинский институт, ныне военное училище, почтамт)? Неприметен Александр Андреевич Козлов (водолечебница, «зеленый гастроном» и гостиница «Кубань»)? Или бездарны братья Черник (Александро — Невский собор)?
С достоинствами прошлого не надо бороться, их нужно превосходить. Если все только разрушать и ничего лучшего взамен не ставить, прошлое и своим разрушенным призраком мстит и упрекает. Чем похвалиться нынешним архитекторам? Им ли не понимать, что реконструкция еще не начиналась, а образ южного казачьего города уже смят?
4Вечером прочитал Н. воспоминания О. С — вой супруге. Телевизионная программа «Время» с кадрами мировых событий, молнией блеснувших в течение дня, только усиливала впечатление от столетней глухомани, веявшей со страничек воспоминаний. Супруги так разговорились, что выключили телевизор, горевший в доме всегда до полуночи.
— А разве ты не помнишь? — сказала супруга удивленно. — Десять‑то лет назад, когда мы в отпуск приезжали, у Екатерины Ивановны гостила старушка. Она говорила, что ее бабушка печатала в «Кубанских областных ведомостях» статью о Екатеринодаре. И эту фамилию называла. Ну! Не помнишь?
— Что меня тогда интересовало? Я тоже думал, что никогда не умру и все успею.
Вскоре Н. раздобыл и прочитал обширное исследование «От века до века». Сочинение принадлежало двоюродному дяде жены. Н. захотелось пойти к нему, но примет ли? Родственник долгое время занимал в городе солидную должность и по этой ли, по другой причине как‑то намертво отделился от всего фамильного клана. Говорили, будто даже родного младшего брата, заезжавшего из станицы, он не пускал к себе на ночевку, звонил, чтобы тому отвели номер в гостинице. Н., может, и не пошел бы к нему, но в сочинении «От века до века» проскользнула фамилия О. С — вой, и надо было спросить кое о чем.
