Дёрдь Гаал - Лист
— Ладно, послушаем. Сыграй мне что-нибудь из «Весталки».
И Фери и на сей раз, благодарение богу, был блистателен. Ко вместе с радостью в душе моей опять всё та же странная тревога: как, где ухитряется уместить детская головка такую тьму мелодий, гармоний, ритмов?! Спонтини, мне показалось, на очень взволновало его исполнение. Маэстро долго сидел молча, устремив взгляд перед собой. Затем промолвил:
— Удивительная музыка... Даже не верится, что всё это написал я. Собственно говоря, в ней есть всё, о чём вообще стоит говорить, что играть. А то меня часто снедает сомнение: оставил ли я хоть что-то потомкам? Ведь я уже кончил творить...
8 марта 1824 года
Начну прямо с концерта. Великое сражение разгорелось вечером 7-го, в 8 часов. Сражение за окончательное и безоговорочное признание Ференца Листа Парижем. Концерт открылся хорошим предзнаменованием. Итальянцы сыграли симфонию Гайдна, которую мне многократно доводилось слушать в Кишмартоне, а один раз я, заменяя заболевшего оркестранта, играл партию второй скрипки.
Но парижане к благородной музыке относятся не слишком серьёзно. Хлопают дверьми в ложах, болтают на галёрке, да и в партере кое-как дождались конца симфонии. На сцене передвигают мебель, вкатывают рояль. Затем появляется и он сам. Оркестр начинает, через минуту вступает рояль. Я успокаиваюсь. Только ноет желудок. На миг забываю, что играет мой сын: так захватывает музыка, но затем возвращаюсь к действительности — на сцене и в самом деле Цизи! И тщетно умолял его я, уговаривал маэстро. Цизи упрям и непреклонен: он не берёт с собой йот, играет по памяти, что, конечно, означает муки для меня — сердце сжимается от мысли, что мальчику нужно держать в голове каждую ноту и для всего оркестра, и для себя, пианиста. Но всё идёт как по писаному. Вот и каденция первой частя. Весь зал так и ахнул: до сих пор он сдерживал силу звука и только сейчас словно выпустил её на волю, сейчас, когда оркестр молчит и солист один может во всём блеске показать залу своё мастерство. Рояль громит, словно сотня арф, следуют громоподобные глиссандо[14] и, наконец, последняя трель, постепенно замирая, словно музыка уже покидает земные пределы... Сейчас должен зазвучать оркестр! Маэстро Россини стоит, наклонившись вперёд, не в силах оторвать взгляд от двух детских рук и совершенно забывая сделать знак оркестрантам. Цизи улыбается, смотрит снизу вверх на дирижёра и начинает трель сначала. Маэстро спохватывается, и теперь рояль и оркестр объединяются в гармонии звучания.
Разумеется, публика замечает всё это, и овации нет конца. Крылатая фраза парижан уже готова: Орфей своей музыкой мог размягчать только камни, маленький венгр — даже сердца итальянцев. «Драно бланш» напечатала: «Душа и дух Моцарта переселились в тело юного Листа... Он ещё едва достаёт до педалей рояля... но он уже первый пианист Европы... Против присвоения ему этого ранга не может запротестовать даже Мошелес».
Другая крылатая фраза парижан: «Лист — восьмое чудо света!»
Чистый сбор — 4771 франк. Наконец-то мы освободились от материальных забот.
И снова предложения организовать концерты: из Берлина, Брюсселя, Лондона, Стокгольма.
Самое примечательное следствие концертных успехов — либретто оперы, написанное специально для моего Цизи. Начало всему положил Фердинанд Паэр. У него первого родилась идея: Цизи должен написать оперу. Через два дня у меня в руках уже было либретто Теалона и Рансе «Дон Санчо, или Зáмок любви», по сказке Клариса де Флориана.
Действие первое: неприступный замок любви. Саженные стены, бастионы, грозные бойницы. Затем техника сцены делает стены прозрачными, и оказывается, что замок этот — воплощение сказок «Тысяча и одна ночь» со всем их счастьем, упоением и любовной страстью. Из текста либретто выясняется, что на этот остров могут ступить лишь любящие друг друга. Легендарный Дон Санчо тоже хотел бы войти в этот замок любви, но путь ему преграждает привратник. Он говорит: «Оставь всякую надежду. Сюда ты можешь войти, когда пламя взаимной любви коснётся твоего сердца».
Дон Санчо озабочен: сам-то он любит принцессу Эльзиру, но у него нет никаких доказательств, что и Эльзира питает к нему ответное чувство. Волшебник Алидор, а он тоже участвует в этой истории, говорит Дон Санчо, что дело его безнадёжно, потому что Эльзира только что помолвлена с принцем Наваррским. Но Алидор может не только предсказывать беды, но и помогать. Он поднимает страшную бурю, и она гонит весь свадебный кортеж Эльзиры и принца к стенам замка любви. Но и Эльзира тоже не может войти в замок: её сердца ещё не коснулось пламя взаимной любви. Алидор советует попавшей в беду принцессе притвориться влюблённой, и тогда ворота замка распахнутся перед нею. Но Эльзира — героиня и потому выбирает бурю, а не ложь. Однако ей грозит куда большая беда, чем дождь и гроза: на сцену врывается Ромуальдо и хочет похитить благородную, хотя и не способную любить Эльзиру. Дон Санчо выхватывает меч и спешит даме на помощь. Во время схватки его ранят. Ледяное сердце дамы, увидевшей рыцарскую жертву, смягчается, принцесса чувствует, что она уже полюбила Дона Санчо.
Ворота замка распахиваются, и двое влюблённых — теперь его обитатели. (Из текста либретто, кажется, можно угадать, что Ромуальдо не кто иной, как волшебник Алидор, изменивший своё обличие, чтобы помочь Дону Санчо к любви.)
Как видно, авторы позаботились и о том, чтобы Фери попробовал силы во всех жанрах: в его опере есть и танец крестьян, и дуэт, и музыка бури, дуэль, серенада, балет и всё другое, что только пожелается композитору.
Последние годы были особенно тяжелы для родителей Ференца. Не выдержала напряжения Анна.
— Не нужна я здесь. Нет смысла в моей жизни, — пожаловалась она мужу. — Еду приносят из соседнего ресторана. Дом убирает прислуга Эраров. На концертах я тоже не нужна.
Анна уезжает в Креме, в Австрию, где живут се родственники. Перед отъездом строго наказывает Ференцу:
— Смотри слушайся отца во всём!
У дилижанса Адам спросил жену:
— Когда увидимся?
— Скоро, — со слезами в голосе ответила Анна.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну сколите быстренько много денег и вернётесь оба домой. Ребёнок должен у себя дома воспитываться.
— Я перевёл в канцелярию Эстерхази несколько тысяч форинтов под проценты, — говорит Адам. — Можешь взять эти деньги в любое время. Я им написал.
— Спасибо, Адам.
Материальных забот больше нет. Но Ференц ещё ребёнок, и эта забота гложет отца постоянно. «Что будет, если вдруг меня не станет, — думает он. — Здоровье моё подорвано».
